. Ничего не пишет о саблях, копьях или топорах у стрельцов и француз Жак Маржерет
[508]. И вот ведь что любопытно — в дошедшем до наших дней «обидном списке», составленном по указанию полоцкого воеводы князя А.И. Ногтева-Суздальского и содержащем перечень утраченных в результате разбойных нападений литовцев полоцкими служилыми и прочими людьми «животов», дети боярские жалуются на потерю сабли и саадака, посадские и крестьяне — топоров и рогатин, тогда как стрельцы и казаки — пищалей, и только пищалей, ничего больше. Ни сабли, ни топоры не фигурируют в перечнях утраченного стрельцами и казаками имущества
[509].
Но, быть может, парадная «стойка» по случаю приезда иноземных гостей высокого ранга или строевой смотр, на котором проверялось искусство владения стрельцами их главным оружием, пищалью, не требовали наличия у них прочего вооружения — «белого» или какого-либо иного? И в загородной поездке сабля и топор вовсе не являются обязательными предметами путника, чего не скажешь о пищали? Быть может, есть иные свидетельства, которые дают нам иную картину? Да, такие свидетельства есть. Например, в приписываемом венецианскому дипломату Франческо Тьеполо сочинении «Рассуждение о Московии» (которое датируется в широком промежутке между 1560 и 1580 гг.) сказано, что московские пехотинцы прежде «все обыкновенно были лучниками, но теперь по большей части владеют аркебузом» и что «они не носят ни копий, ни другого оружия, кроме меча и кинжала» («solevano esser tutti Arcieri, ma ora per la maggiori parte adoprano l’Archibugio. Non portano pica, о altra arme, salvo che la spade, e pugnale»)[510]. Правда, судя по всему, Тьеполо (или тот человек, который написал это «Relazione») сам в Московии не был и скомпилировал свое сочинение на основе записок, донесений и пр., оставленных теми, кто в Москве побывал. Поэтому особый интерес представляют свидетельства очевидцев. Пожалуй, едва ли не самое известное из них, ставшее чуть ли не хрестоматийным и в котором дается подробное описание оружия рядового стрельца, содержится в памфлете уже упоминавшегося нами неоднократно прежде Дж. Флетчера. По его словам, московский стрелец, помимо ружья (его описание в изложении Флетчера мы уже приводили выше), был вооружен также топором, который он носил за спиной, и саблей (в оригинале фраза звучит следующим образом: «The Strelsey or footeman hath nothing but his piece in his hand, his striking hatchet at his backe, and his sword by his side»)[511].
Несколько забегая вперед, отметим, что в классическом русском переводе записок Флетчера стрельца вооружают самопалом (с чем можно согласиться), саблей (аналогично) и бердышом