. Однако использованный Флетчером термин
«striking hatchet» скорее можно перевести как «секира» или «боевой топор», нежели как «бердыш», поэтому полагать, что в его записках зафиксирован факт вооружения стрельцов бердышами, было бы ошибочным, и ошибка эта основана на неверном переводе оригинального текста.
Любопытную информацию сообщает Станислав Немоевский. Шляхтич, человек наблюдательный и любопытный, писал, что не у каждого стрельца есть сабля, но все они имеют секиры (не бердыши!) с темляками («szabla nie u kazdego, ale siekiera na temlaku drewalna»)[513]. Подчеркнем, что Немоевский писал свой дневник начиная с 1606 г. и дополнил свои записи описанием Московии и обычаев московитов в следующем, 1607, году, т. е. спустя два десятилетия после Флетчера. Его свидетельство особенно важно и интересно для нас тем, что он неоднократно встречал московских стрельцов, и не только во время торжественной «стойки» и иных подобных церемоний. При этом Немоевскому были хорошо знакомы бердыши, и то, что он не называет их в качестве дополнительного вооружения московских (и не только) стрельцов, весьма, на наш взгляд, симптоматично
Итак, главный предмет вооружения московского стрельца — пищаль, а вот что касается остального, то ни сабля, ни топор, ни тем более копье (рогатина или сулица) или пресловутый бердыш вовсе не являются обязательными и отмечаются далеко не всеми очевидцами. С чем это связано? Осмелимся предположить, что, с одной стороны, это связано с особенностями стрелецкой службы, а с другой — с их происхождением. Пищаль (или, как указывал С. Немоевский, ружейный ствол и замок) стрельцы получали от казны, и, как уже было отмечено выше, за ее утрату они несли прямую ответственность. Что же касается холодного и древкового оружия, то оно казной не выдавалось, и стрельцы (в особенности, судя по всему, на первых порах) были вольны приобретать себе такое оружие для самообороны по своему вкусу и привычке.
Судя по всему, поскольку первые стрельцы были «выборными» от пищальников, то и на первых порах топор для них был оружием хорошо знакомым и универсальным, а значит, и более популярным, если так можно выразиться. Сабля же как оружие статусное, оружие, отличающее служилого человека от посадского или крестьянина, появляется на вооружении стрельцов (московских в первую очередь) позднее, когда у стрельцов формируются свой «корпоративный» дух и четкое осознание своего более высокого социального статуса, нежели у тяглых «чинов» Московского государства. Впрочем, сосуществование сабли и топора в составе комплекта вооружения рядового стрельца вполне вероятно, учитывая разность их характеристик и боевой эффективности. В умелых руках боевой топор представлял собой более серьезное и грозное оружие, нежели сабля, в особенности когда речь шла о поражении одоспешенного неприятеля, да и «универсальность» топора, который мог выступать и в роли оружия, и в роли рабочего инструмента (в нашем случае — шанцевого) в отличие от сабли, также могла и должна была способствовать его распространенности. Не стоит забывать и о дешевизне топора по сравнению с другими видами «белого» оружия. Согласно данным приходно-расходных книг Кирилло-Белозерского монастыря, обычный рабочий топор в начале 10-х гг. XVII в. стоил 1–2,5 алтына