Официант удалился. Ракеле сидела молча. Потом вдруг наполнила бокал вином, взяла пачку сигарет и зажигалку, встала, спустилась по двум ступенькам, которые вели на пляж, легким движением ноги скинула туфельки и направилась к морю. Остановилась у кромки прибоя, море лизало ей ноги.
Она не велела Монтальбано следовать за ней, как и в тот вечер во Фьякке. И комиссар остался сидеть за столиком. Потом, минут через десять, увидел, как она возвращается. Перед тем как ступить на лестницу, Ракеле снова надела туфли.
Когда она села за столик напротив него, Монтальбано показалось, что лазурь глаз Ракеле стала еще более искрящейся, чем обычно. Она посмотрела на него и улыбнулась. И тут из ее левого глаза выкатилась слеза.
– Наверно, песчинка попала, – сказала Ракеле. Это была явная ложь.
Официант возник словно ночной кошмар.
– Господа уже выбрали?
– А что у вас есть? – спросил Монтальбано.
– Рыба, жаренная в масле, рыба на решетке, рыба-меч в любом виде по вашему желанию, барабулька по-ливорнски…
– Мне только салат, – сказала Ракеле. И добавила, обращаясь к комиссару: – Прости, но больше я не съем.
– Ну что ты. Я тоже возьму салат. Но…
– Но?.. – повторил официант.
– Добавь туда оливок, маслин, сельдерея, морковки, каперсов и всего, что придет на ум повару.
– И мне то же самое, – попросила Ракеле.
– Желаете еще бутылочку вина?
В бутылке оставалось еще на пару бокалов.
– Мне достаточно, – сказала она.
Монтальбано покачал головой, и официант удалился, вероятно, слегка расстроенный скромными размерами заказа.
– Прости, – сказала Ракеле. – Я встала и ушла, ничего тебе не сказав. Но… в общем, мне не хотелось плакать при тебе.
Монтальбано молчал.
– Иногда – к сожалению, довольно редко – на меня накатывает, – продолжила она.
– Почему к сожалению?
– Знаешь, Сальво, я вряд ли стану плакать от огорчения или от боли. Все держу в себе. Так уж я устроена.
– В участке ты плакала, я видел.
– Это было во второй или третий раз в жизни. И при этом, как ни странно, на меня накатывает неудержимое стремление расплакаться в некоторые минуты… счастья… Нет, пожалуй, это слишком громкое слово. Скорее, когда я чувствую внутри большой покой, умиротворение, когда все узлы распутаны… Довольно, не хочу наскучить тебе описанием своих душевных состояний.
И на это Монтальбано ничего не сказал.
Но тем временем он спрашивал себя, сколько же разных Ракеле живут в одной Ракеле. Та, с которой он познакомился в участке, – умная, рациональная, ироничная, сдержанная; та, с которой он имел дело во Фьякке, – женщина, которая цинично добилась желаемого и при этом оказалась способной в один миг раскрепоститься, утратив всякую трезвость, всякий контроль; та, что сейчас сидела перед ним, – женщина ранимая, признавшаяся ему, пусть не сказав это открыто, насколько она несчастлива, раз столь редкими для нее были мгновения покоя, мира с самой собой.