– Сегодня она выглядела вполне нормально.
– Ах, pauvre enfant…[29]
Директриса бросила на Мадемуазель решительный взгляд.
– От нее были одни проблемы. С самого первого дня.
– Она сирота, – смело выступила Мадемуазель. – Стоит сжалиться над брошенными детьми.
– Вообще-то, я сомневаюсь, что приму ее в колледж на еще один семестр. Однако с этим разберемся позже. Мистер Косгроув настаивал на том, чтобы немедленно увезти девочку, причем, довольно резко.
– Вы меня удивляете, – сказала француженка. – Мистер Косгроув – очаровательный мужчина с идеальными манерами.
– Мужчины, Мадемуазель, в таких делах зачастую поступают необдуманно. Вскоре вы и сами в этом убедитесь.
– А как же вещи Сары? – спросила Диана, вставая. – Жаль, меня не было, я помогла бы ей собраться.
– Я сама помогла Саре сложить в специальную крытую корзинку то, что ей было особенно нужно. Мистер Косгроув нетерпеливо ждал внизу – у него был заказан экипаж или коляска.
– Наверное, мы с ними разминулись по дороге из церкви. Если бы я увидела их, то помахала бы на прощание.
– Вы очень сентиментальны, Мадемуазель, в отличие от большинства ваших соотечественников. Тем не менее, уже ничего не поделаешь – девочка уехала.
Учительница подошла к двери. Она больше не боялась женщины, чья хрустящая воскресная тафта скрывала стареющее тело, срочно нуждающееся в отдыхе, грелках и маленьких женских радостях.
– Хотите что-то сказать, Мадемуазель?
Вспомнив свою изящную бабулю, которая каждый день по два часа расслаблялась, лежа на шезлонге, Диана посмела предложить мадам обратиться к доброму доктору Маккензи – усталость, начало осени и все такое.
– Спасибо… не стоит. У меня всегда проблемы со сном. Сколько времени? Я вчера забыла завести часы.
– Без десяти час, мадам.
– Я на обед не пойду. Передайте, на меня пусть не накрывают.
– И на Сару тоже, – почему-то добавила Мадемуазель.
– И на Сару тоже. Это что, румяна у вас на щеках?
– Пудра. Думаю, она мне к лицу.
Как только дерзкая девица вышла из кабинета, директриса встала и нагнулась к ящичку за столом. Рука так сильно тряслась, что миссис Эпплъярд никак не могла открыть маленькую дверцу. В итоге она с силой стукнула по ней круглым носком черной лайковой туфли – дверца распахнулась, и на пол выпала небольшая крытая корзинка.
Директриса оставалась в своих личных покоях до вечера и рано легла спать. На следующее утро, к печальной радости ирландца Тома (есть такие участливые люди, которые находят некоторое утешение в том, чтобы первыми сообщить плохую новость), именно он лично принес миссис Эпплъярд газеты, пестрящие жуткими рассказами о трагедии брата и сестры Ламли. К некому разочарованию Тома, в кабинете новости были встречены гнетущим молчанием, не считая сказанной властным тоном фразы: «Дай сюда!» На кухне же драматично швыряли фартуки – совсем недавно мисс Ламли и ее брат находились в этом самом доме, и их гибель в пожаре наводила ужас.