Двое юношей проехали на лошадях мимо конюха, мывшегося у водяного насоса перед богато украшенным деревянным стойлом (Майкл усмотрел в его действиях нечто «артистическое», на что Альберт презрительно фыркнул). Молочник с щетинистым лицом тащился на двухколесной повозке («на прошлой неделе в Вудэнде эту бедную корову оштрафовали за разбавление молока водой»), горничная подметала ступеньки зарешеченной веранды. Дорога неспешно вилась среди дремлющих садов, еще влажных от росы и накрытых тенью горных склонов. Участки девственного леса сменились безукоризненными теннисными лужайками, фруктовыми деревьями, кустами малины. В Англии Майкл никогда не видел такой пышной растительности. Была в местной зелени некая душераздирающая невинность, оживлявшая непримечательную архитектуру домов с красными крышами, стоявших среди кленов, дубов и вязов. Плодородная вулканическая почва, на которой розы все лето сияли почти тропической яркостью, подпитывалась бесконечным числом горных ручьев, искусно маскирующихся то под поросшую папоротником пещеру, то под заводь с золотыми рыбками под деревянным мостиком, то под чайный домик над миниатюрным водопадом. Майка завораживала эта благодатная сельская местность, где рядом друг с другом росли пальмы, дельфиниумы и кусты малины. Неудивительно, что дяде не хотелось возвращаться в Мельбурн в конце лета.
– Недешево, знаешь ли, жить здесь среди важных шишек, – говорил Альберт. – Только посчитай, сколько человек работает в Лейк-Вью! Я в конюшне, мистер и миссис Катлер – у садовника, потом кухарка и еще несколько девушек по дому. Не говоря уже о проклятом розарии и четырех-пяти чертовски хороших лошадях, которые круглый год уплетают сено за обе щеки.
Майка, никогда не задумывавшегося о финансах своих австралийских родственников, больше интересовала клумба за аккуратной изгородью из бирючины с пылающими сиреневыми и желтыми анютиными глазками. Их аромат, выплывавший на дорогу, идеально дополнял залитое ярким светом утро.
– Как называются эти штуковины? – спросил Альберт. – Хорошо пахнут, да? Анютины глазки, точно. Любимые цветы моей маленькой сестренки.
– Надеюсь, теперь у бедняжки свой собственный сад.
– Насколько мне известно, несколько лет назад ею заинтересовался какой-то старый хрыч, и больше я ничего не слышал. По правде, мы виделись всего один раз после приюта. И все же она была хорошая, немного походила на меня – не терпела от людей всякого вздора.
Альберт направил Лансера вправо на узкую дорожку: по одну сторону тянулся лес, по другую – поросший мхом сад, из высокой травы которого выскочили утки, напугав лошадей. Здесь закончились гостеприимные виды и звуки деревенской жизни. Приятели вступили в зеленый мрак леса.