Истребителей в небе мы не видели – по крайней мере, на дистанции, где мы могли различить тип самолета. Я разглядел один раз какие-то реактивные, прошедшие высоко и в стороне – не знаю, были ли это наши или американцы. Да и не было времени смотреть – прозевать атакующий штурмовик было смертельно опасно. Наш подполковник погиб – жалко, он был хорошим командиром, воевал еще с японцами, затем с французами, и после ранения был переведен с фронта, учить нас.
Та первая волна авианалета длилась всего четверть часа – мне показалось, прошло несколько часов. Вдруг стало тихо, вокруг нас – тут еще, я помню, наши привели пленных американцев, которые вылезли из озера, и сразу подняли руки, они были такие рослые, каждый из нас им по плечо, но дрожали от страха и что-то повторяли на своем языке. Мы не знали, что с ними делать, и приказали лечь и не шевелиться – а тем из наших, кто их охранял, чтобы пристрелили при любом движении. И тут прилетели «сверхкрепости», которым штурмовики должны были расчистить дорогу.
Нам повезло, что нас задело лишь краем, и бомбы падали очень редко – но это были тяжелые фугасы, оставляющие воронку, в которой мог бы поместиться дом. И наши калибры уже не могли их достать, мы лишь сжимали кулаки в бессильной злобе – и радовались, замечая в небе след от зенитной ракеты, после которого почти всегда один из бомбардировщиков превращался в пылающий и падающий метеор. И тяжелые зенитки тоже стреляли – мы видели многочисленные облачка разрывов рядом с самолетами, которые после начинали дымить и вываливались из строя. Одну из «крепостей» мы даже обстреляли, когда она, теряя высоту, прошла возле нас на высоте около двух тысяч, однако падения ее мы не видели.
А после вдруг стало чисто. Зато в кварталах к северу от нас были видны большие пожары. Тут прибежал Павел Иванович, он командовал той самой ротой на БРЭМ, и сказал что ему нужна пехота в помощь. И мы, оставив часть своих (в основном легкораненых) у зениток, отправились разбирать завалы, тушить пожары и спасать людей. Я помню, как мы раскапывали бомбоубежище, стараясь успеть раньше, чем люди там задохнутся. Помню обгорелые тела на обочине – и каким-то чудом уцелевший букет цветов. В тот день и ночь за ним работали все – расчищали улицы для проезда, чинили электросеть и водопровод, сооружали временные жилища для потерявших свои дома. И вывозили трупы – многих даже опознать было нельзя. Лишь зенитчики оставались на своих постах, готовые отразить повторный налет. Павел Иванович после налил мне русской водки – которую я выпил, первый раз в жизни. И сказал: