* * *
Самым паршивым и безнадежным летом оказалось именно то – последнее в статусе незамужней девушки. Мы не планировали уезжать из Сургута до самой свадьбы, однако, все изменилось, когда мама сообщила нам о результатах анализов дедушки.
– У него рак поджелудочной последней стадии. И я совершенно не знаю, как ему сказать об этом. Мы с папой едем в Крым и хотим, чтобы вы тоже поехали.
Еще никогда я не собирала чемодан со слезами на глазах, потому что каждое лето в деревне у бабушки и дедушки – поездка в рай, не меньше! Были вещи, которые оставались для меня стабильными и неизменными, например, бабушка и дедушка. И если бы мне сказали, что один из них может внезапно исчезнуть и больше никогда не появиться – да я бы в жизни в это не поверила! Не потому что настолько глупа и не понимала, что рано или поздно все мы умрем, а потому что это были мои бабушка и дедушка. Они никогда не изменятся, они всегда будут жить в доме с четырьмя комнатами и заготавливать томатный сок на зиму.
В Керчи, куда мы приплыли на пароме, нас встретил брат папы и сразу отвез в больницу, где уже как две недели находился дедушка. Это было страшное место с темными коридорами, потрескавшимися стенами, запахом лекарств и вареной гречки из местной столовой. На шестой этаж мы поднялись в старинном и скрипучем лифте и все то время, что мы постепенно, но верно приближались к палате, в которой лежал дедушка, Дима не отпускал мою руку.
Мы пропустили родителей вперед, а сами поплелись следом. С каждой секундой напряжение во мне возрастало и, когда мы остановились около распахнутой двери, что едва держалась на петлях, оно достигло таких масштабов, что я ни с того ни с сего заплакала, отрицательно качая головой.
– Эй, ты что? – шепнул мне Дима. – Не смей плакать. Дедушка ведь расстроится.
– Я не могу туда зайти… Не могу…
Мои попытки часто дышать ртом и махать перед лицом ладонями дали совершенно обратный эффект. Я разревелась, как белуга, слыша, как мама за стеной говорит дедушке, что все будет хорошо и завтра мы сможем забрать его домой. Спустя несколько минут, из палаты вышел папа и внимательно взглянул на меня.
– Заходи. И не плачь.
Я повернулась к Диме. Он молча кивнул и указал взглядом, чтобы я заходила первая. Набрав в легкие душный воздух, я закусила щеки и медленно двинулась в палату.
Там было четыре кровати, на всех лежали больные и старые люди. Мама стояла напротив той, что располагалась в правом углу. И, когда я медленно перевела взгляд на мужчину очень худого, с впалыми прозрачными глазами, костлявыми плечами и выпирающими скулами, мое сердце рухнуло в самую пропасть.