— Что я творю… — тихо простонал Ярослав. Закрыл глаза. Открыл. Девушка никуда не делась. И она была настолько хороша, что от одной мысли о том, что ее сожгут живьем, казалась кощунством.
Секунда. Другая. И он сам не понимая, как уже обнял ее, начав ласкать. А в голове его пульсировала мысль о том, что не зря он переживал. Ой не зря. И что это место действительно может стать началом его конца. Зная о том, насколько ревнива его супруга, ввязываться в эту историю было плохой идеей.
Но и отказываться — нельзя. Судя по наказанию — отказ от девушки выглядел бы плевком в душу всей общины. И, вместо обретения в них союзников, он нашел бы там лишь врагов. Причем врагов не явных, а тихих, что особенно мерзко. В то время как союз получался очень интересным. Как в рамках предстоящей военной кампании, так и на перспективу. В том числе и в рамках обретения новых мастеров и куда более интересного рынка сбыта, а также важнейший источник информации… Ну и, в конце концов, девушка была потрясающей. Если бы он отказался от нее, ни Ивар бы, ни другие викинги-союзники бы не поняли. Как и собственные воины. Да, пусть в их глазах она получалась не второй женой, а наложницей или конкубиной. Ибо иного не позволяла их вера…
867 год, 21–22 февраля, Яффа
Ярослав восседал на импровизированном троне в своих золоченых доспехах. Очень уж колоссальный они производили эффект на окружающих. Особенно в сочетании с его цветом глаз, кажущимся при правильном освещении — золотым.
По правую руку от него стоял Ивар и несколько влиятельных викингов. А вместе с ними и представители греческих союзников.
По левую — Адасса и самые уважаемые представители местной иудейской общины. А также доверенный представитель патриарха Иерусалима, уже «прискакавший» ко двору Ярослава… эм… Василия Аморейского. Сам-то патриарх находил в Константинополе на Вселенском Соборе и отлучится не мог. Но его доверенный человек — вполне был в состоянии поприсутствовать…
Консул Нового Рима совсем не зря в условиях договора с иудейской общиной оговорил личные владения для патриарха Иерусалимского. Это было сделано вполне осознанно и с весьма далеко идущими последствиями.
Несмотря на первоначальное раздражение патриарх Александрии уже к началу 866 года стал важным союзником Ярослава. Первичное раздражение из-за того, что ему не передали церкви коптов, перешло в чувство глубокой благодарности. Ведь из-за Ярослава этот патриарх сумел получить настоящий патриархат, а не тот декоративный формат, что позволяли ему держать в Константинополе и Багдаде. Да и с коптами он уже договорился. Но главное, патриарх Александрии отчетливо связывал свое благополучие с Ярославом и его легионом. Ведь в случае чего — Египет оставался беззащитен. Византия ведь, несмотря на территориальные расширения, не становилась сильнее в военном плане. А терять столь сочный кусочек очень не хотелось, поэтому патриарх Александрии встал за спину Ярослава и подпер ее в идеологическом плане. Не явно. Формально-то он продолжал ругаться, согласно их договоренности, чтобы не смущать ни чьи неокрепшие умы.