Оргия четырёх... (Буркина) - страница 6
Затем она позволила ему смыть с себя вонь мочи. Пока он купался, нашла ему сухое бельё: маечку и трусики. Она не подумала, что трусики девичьи и могут стать причиной новых насмешек. Алёша вообще не отличал разницу в одежде. Он поблагодарил воспитателя, тихо проник в спальную и попытался лечь на кровать. Она была также намочена — мальчишки решили закрепить за ним статус ссыкливого стукача.
Так что ему не удалось насладиться облеганием нежных трусиков, которые оказались впору его, ставшему округлым, тазу.
Он нашёл, как ему казалось, лёгкий выход — взять одеяла: своё и соседа через проход, постелить на полу под кроватью.
Пока сон не сморил его, успел надумать, как ему поступить утром — после завтрака и уроков, пойдёт в библиотеку и там проведёт всё свободное время.
Давно ему не снились кошмары: ужасы ночных видений в больнице, сразу после осознания, что родителей больше не увидит, не почувствует тепло мамы, не оспорит умных бесед папы и Никиты. И если те кошмары были как-то связаны с трагедией, то сны этой ночи давили на грудь, душили.
Мальчик несколько раз просыпался и поэтому проспал подъём: его заметили….
Утром ему приклеили новые клички: Параша и Баба. Ведь он спал под "нарами" как арестант, замордованный паханами, к тому же в девчачьих трусах. А хозяин одеяла обвинил его в краже, что в арестантской среде считается очень большим проступком.
И судить его призвали одного из старшеклассников, который назывался арбитром, потому что его мать убила отца и своего любовника, а он унаследовал её жестокость. Он придумал Алёше наказание: украсть из столовой какую-нибудь посуду, любую, на усмотрение виновного, он ведь умница, понимает, что может заинтересовать "судью".
Алёша вспомнил, что он уже дважды брал чужое, и посчитал приказание пустячным.
Освободив гранённый стакан от компота, Лёша спрятал его под рубашку. Перед началом второго урока, в туалете собралось много зевак: догадывались — сейчас что-то произойдёт.
— Ты, что, Петух, считаешь, что можешь откупиться стекляшкой? А понтовался, сучонок: нельзя унижать достоинство…. Ты, блядь, понимаешь, что этой хуйнёй, меня, смотрящего за вами, салажатами, унизил…. Держи стакан, я в него нассу…. Ниже, сука, опусти….
Посуда скоро оказалась наполненной, даже через край перетекла.
— Ну, вот… вновь унижение меня. Ты почему такую маленькую посудину принёс, пидорок? В наказание — пей…! Попробуй только пролить каплю, ссаки всех пацанов будешь пить, я тебя, гондон, научу соображать, прежде чем, что-то делать. Пей, блядь! Или щас пацаны в рот тебе ссать будут. — мимика парня была зловеща, изо рта воняло грязными зубами и табаком: такой точно исполнит свои угрозы, и возможно ему не страшны воспитатели.