* * *
Снова польская деревня. Снова дом поляка.
В сенях пахнет коровой, в комнате — вареной картошкой, капустой. Домишко совсем маленький. Соломенная крыша прогнулась под тяжестью осевших бревен и снега. Снег везде. С крыши свисают сосульки. Холодно. По словам Сахнова, тридцать градусов. В доме тепло. Тоже, наверно, около тридцати. И воздух от этого тяжелый. В нос бьет потом от портянок, что сушатся на печке. В доме поляка две комнаты. Сени забиты бочками и дровами. Потолки очень низкие.
— Это чтобы зимой тепло было, — говорит хозяин.
Его жена и дети потеснились в одну комнату, а мне, Сахнову и четырем другим моим офицерам — командирам взводов — отдали вторую. Солдаты разместились в соседних домах.
— Мы пробудем у вас только до рассвета, пан, — сказал я хозяину. — Особенно не стесним…
— Да хоть три дня живите и больше, — поспешил успокоить меня хозяин. — Я рад вам, клянусь Христом-богом. Только тесновато у нас. Вы уж простите…
Я никак не могу уснуть. Проснулся среди ночи, вижу, коптилка светится. И от нее еще пахнет. Я подсел к столу. Хозяин дома тоже не спал.
— Как вам живется, пан?
— Да какая уж тут жизнь, — вздохнул поляк, — хуже собачьей. Сколько лет у нас хозяйничали немцы. Разорили вконец. Мы очень рады вам, советским воинам. Спасибо, прогнали наконец фашистов. Дай бог вам долгой жизни.
Мы выпили с ним по стопочке. Он спросил:
— Говорят, что с вашим приходом в Польше будут колхозы. Правда это?
— Не знаю, пан. А что вы думаете о колхозах?
— Я ничего не думаю. Не знаю, — развел руками поляк. — Я человек бедный. Но говорят, что… Э, бог знает, что говорят. Ничего-то я не понимаю. У меня ни лошади нет, ни земли…
— Я думаю, вам обязательно дадут землю, пан, — сказал я. — У кого ее нет, должны дать.
— Что ж, хорошо бы, — кивнул поляк. — Но говорят, что…
Я вдруг обозлился:
— Не всему, что говорят, следует верить, пан! Имейте свою голову на плечах. Вам же на пользу все.
Поляк словно бы успокоился:
— Правда?
Мне стало жалко его, и я мысленно упрекнул себя, что говорю с ним так, будто он может сразу все понять. Человек-то он неискушенный, с открытой душой. И я решил что-то ему объяснить как сумею.
— Дорогой пан, знайте, что мы воюем против своего и против вашего врага. Надо поставить его на колени. Мы держим путь в Германию с тем, чтобы окончательно покончить с фашизмом. А вы уж тут сами решите, как вам жить дальше. Мы никому ничего не навязываем.
Поляк, похоже, был вполне удовлетворен. И вроде бы вполне верил мне.
Мы разговаривали с ним, мешая русские слова с польскими. Я понимал его. Русский и польский — это ведь ветви одного славянского древа. Мне они кажутся схожими настолько, как речь армян — жителей, скажем, Араратской долины и Карабаха.