Я не стал рассказывать ему о преимуществах колхозного строя. Бог с ними, пусть и правда сами решают, как жить будут..
* * *
Наше продвижение замедляется из-за нерегулярного подвоза провианта и боеприпасов. Раненых своих мы отправляем в тыл в повозках и фургонах еще дедовских времен. И в наскоро сколоченных санях.
Жжем костры в траншеях, не таясь от врага. Мы уже полны уверенности. Да и смерть давно стала для нас привычной.
Одного из моих солдат убило в момент, когда он писал письмо.
Убитого мы похоронили с семейной фотографией, которую он берег у себя на груди («Папа, приезжай скорее домой…»). В ногах вбили кол с дощечкой: «Здесь похоронен герой…»
Сегодня двадцать седьмое октября. Через два месяца и один день мне исполнится двадцать один год. Записи мои на белоснежной бумаге.
НЕПРИЯТНЫЕ ДНИ
Морозы вынуждают нас идти вперед не останавливаясь.
Сахнов подрался с цыганом. И здо́рово избил его. Я схватил его за ворот:
— По какому праву ты бил его? Отвечай!
Сахнов спокойно смотрит на меня и молчит.
— Приказываю отвечать!
Молчит. Я задыхаюсь от ярости.
— Напрасно вы на него сердитесь, товарищ старший лейтенант, — вмешивается Мушег. — Поделом поколотил: Цыган лошадь украл.
Я растерянно смотрю на нашего цыгана. Сахнов спокойно поправляет воротник.
Цыган действительно выкрал в соседней деревне лошадь.
— Но война ведь скоро кончится, и я должен вернуться в табор… А как мне без лошади?..
Я перевожу растерянный взгляд с цыгана на Сахнова. Что делать? И вдруг заговорил Сахнов:
— Но как ты мог воровать? Это же последнее дело.
Цыган почесал за ухом.
Сахнов выжидающе глянул на меня.
— Прикажите ему вернуть коня хозяину. Кто-кто, а я сполна хлебнул этой грязи. Ты, цыган, человек, а человеку негоже воровать. Мне-то уж можешь поверить.
Я приказал Сахнову вместе с цыганом отвести коня хозяевам. Цыган сначала упирался, но пошел.
Вернулись они скоро. И Сахнов принялся за свои обязанности. Я все же сказал ему, что бил он цыгана зря. Сахнов промолчал. А потом вдруг как-то очень горестно проговорил:
— Эх, если б кто-нибудь так же, а то и более жестоко избил меня, когда я в четырнадцать лет в первый раз взял чужое — тоже лошадь украл! Вряд ли тогда я познал бы тюрьму и потерял бы столько золотых годков своей жизни.
* * *
Мы взяли пленных.
Ночью окружили маленькое сельцо, утром атаковали засевших там гитлеровцев. В полдень тридцать два фашиста сдались нам в плен. И это только нам, нашему подразделению.
Обмотанные черт знает в какие лохмотья, отчаявшиеся немцы побросали оружие и подняли руки вверх. Мои ребята с молчаливым презрением и удивлением смотрят на них. Двое из них ранены. Сахнов перевязал им раны, дал глотнуть водки.