Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга первая: июнь 1941 – май 1942 (Соболев) - страница 467

Гром, гром. Ура! Первый гром. Первая гроза! Какой приятный звук. Небесный звук. Совсем не похожий ни на канонаду зениток, ни на артиллерийский обстрел.

Как-то радостно стало на душе. Вот и до грозы дожила. Гроза, настоящая гроза. Даже не верится что-то.

Что это мне так хочется. Сама не знаю, что именно. Только хочется чего-то хорошего, чего-то особенного. Скорей, скорей бы май. Как хочется уехать, уехать поскорее отсюда, хочется поесть хоть бы разок досыта. Так надоело вести это полуголодное существование. Ведь я же каждый день систематически недоедаю. Хотя я гоню от себя всякую мысль о еде, но все же каждый вечер мне ужасно хочется кушать. Вот и сейчас в желудке сосет, сосет. Так бы все и съела.


«… Сохрани мою печальную историю…». Блокадный дневник Лены Мухиной. СПб., 2011. С. 256.


Из дневника начальника планового отдела

7-й ГЭС И. Д. Зеленской

25/IV – Второй день воздушные тревоги, жестокие налеты и артиллерийский обстрел. Причем основная тяжесть обрушивается на Васильевский остров. Стоишь на первом плане и в центре всех неприятностей, и как мы отделываемся – прямо счастье дикое. Задний двор изрыт воронками. На соседних заводах со всех сторон разрушения, пожары, по всему острову множество попаданий. Вчера несколько фугасных попало в Андреевский рынок, в самую гущу барахолки. Говорят, много жертв, что и можно ожидать, принимая во внимание, как равнодушен стал народ к военной опасности, особенно когда внимание поглощено какими-нибудь продовольственными комбинациями. Где-то около 8-й линии снаряд попал в булочную, разбросал хлеб. Воображаю, что делалось при этом. Ведь были же у меня в голодные дни прямо бредовые мечтания, как у меня на глазах снаряд попадает в автомашину с хлебом, как разлетаются драгоценные буханки и одна попадает мне в руки – целая буханка! Но пока буханки с неба не сыплются, а снаряды и бомбы в изобилии. После 20-го вообще наступило оживление. Дня два громыхала наша артиллерия, почти круглосуточно, все стекла звенели. Такой непрерывной стрельбы, как за эти дни, я не помню за все время войны. Но человеческие жертвы от всех немецких гостинцев так незначительны с нашим домашним мором! Народ продолжает умирать: сегодня Максимова, 20-летняя здоровенная девушка, которая с неделю назад совсем было встала на ноги после длительного поноса, опять свалилась без видимой причины и в несколько дней угасла. Умирала мучительно, в судорогах, при явлениях паралича речи.

Еще темнее для меня смерть кочегара Васильева: человек хорошо держался в самое тяжелое время, перенес даже испытание стационаром без вреда для себя. Жена его – бодрая, живая, очень энергичная женщина, ухаживала за ним и кормила его, как мало кого кормят. И все-таки конец один. Хоть убейте, не могу не искать какую-то особую причину этих смертей помимо прямого истощения от голода или поноса. Сейчас стационары ликвидируются, что с моей точки зрения очень хорошо, так как я упорно считала, что переход относительно здоровых людей на больничное положение и лежание на койке действовали губительно на очень многих. Сейчас эта система заменяется усиленным спецпитанием. При «Севкабелевской» столовой так будет питаться до 500 человек дистрофиков, прошедших через медицинскую комиссию, без отрыва от работы. Отбирают карточки и дают питание три раза в день при норме 100 гр. мяса, 100 гр. сахара и 60 гр. масла. Это больше рабочего пайка. Я сейчас занята отбором и направлением рабочих на комиссию. Сама пока не претендую, посмотрю, во что это выльется практически, но, возможно, и соблазнюсь потом. Уж очень приятно будет отдохнуть от беготни за обедами, от таскания кастрюлек, скрупулезной дележки маленькой порции на еще меньшие, когда из одного среднего обеда делаешь обед, ужин и завтрак. Хотя я с негодованием всегда отвергала звание дистрофика, но я так худа, что кожа на мне висит складками, и думаю, что любая комиссия меня пропустит…