Меж тем Эрхард заговорил:
— Друзья. Товарищи! Однажды начав, мы не должны прекращать. Да, нас ещё хватают и тащат в застенки. Но это не может продолжаться вечно. Мы будем выходить на улицы день за днём. Каждый день. И через пару дней прислужники режима сами утомятся.
Он рассмеялся, будто шутка была удачной. Она была никакой. Но толпа подхватила его смех. Городовые смущённо убрались за дверь. Какой-то сорванец подскочил и принялся колотить по двери, выкрикивая оскорбления, под улюлюканье мальчишек. Толпа вновь разразилась смехом. Из-за двери не отвечали. Эрхард стоял и раскланивался, будто всё это произвёл он лично.
— Это и есть знаменитый Эрхард? — удивился Карл. — Я полагал его иным. А оказалось ничего впечатляющего.
— Его сила в стихах! — возразила она.
— И он совсем не выглядит избитым.
— О да, он прекрасно держится и стойко переносит испытания. Он настоящий революционер!
— Да и стихи его…
— Что «его стихи»? — она обернулась к нему резко и совсем без улыбки.
И тут проснулся великий спорщик.
— Знаете, ведь человеку дозволено иметь своё мнение, не так ли? Ну так вот теперь я нахожу, что сварливый старина Франциск был таки прав. Народу – свободу.
— Прекрасная рифма! Как она точно бьёт прямо в самое сердце!
— Ужасная рифма. Бездарная рифма. Как «любовь – морковь».
На них начали оглядываться.
— Так, нам надо поговорить, — мгновенно сориентировалась она и потащила его в сторону.
Тут, в стороне от толпы, они остановились. Но теперь же не под руку, не вместе, а друг против друга.
— Простите, — начал он, уже сожалея о своей дерзости. — Но разве идеалы революции не в том, чтобы каждый мог свободно говорить что думает…
— Ах, милый, милый Карл, — она была уже почти ласкова. — Вас никто ни в чём не винит. Но… Помните, как вы рассказывали мне о своей учёбе? Вы ведь учились на врача, верно? А какое у вас было самое первое занятие?
— Ах, да. Забавно, но самым первым, чему учат будущего врача, так это врачебной этике. Не говорить пациенту правды. Но не потому, что это может опасно взволновать пациента. А всего лишь потому, что другой врач, бездарь и тупица, может дать ошибочный диагноз и назначить вредное лечение. И вот представьте себе, нельзя сказать об этом. Что угодно выдумывай, крутись и изворачивайся, рассказывай небылицы, что ошибся кто угодно, только не твой горе-коллега.
— Я рада, что вы это понимаете. Мы, революционеры, лечим не отдельного человека, а всё общество в целом. Нам тем более нельзя давать повод для сомнения в своих коллегах.
— Но ведь он…!
Она предупредительно подняла пальчик, заставив его замолкнуть.