Я встал. И сразу опять сел, голова кружится ужасно.
Наверное, я для этого и есть. Дети в войну работали на заводах, собирали снаряды промёрзшими руками в цехах без отопления и не жужжали. Тоже болели, может. Ты тряпка, Тим. Встань и иди.
…Кажется, я шёл до этого садика час. Ещё снежная каша под ногами, невозможно. Обычно я её не замечаю, а тут каждый шаг как подвиг. Потом, кстати, стало ничего, самое трудное было одеться и выйти.
Захар был в группе предпоследний, почти всех разобрали. Ещё сидела одна девочка с бантиками, такая хорошенькая. Как вот эти бантики не расплетаются за целый день? Будто её только что привели. У Леськи за час всё сползает.
– Ты заболел? – спросила меня воспитательница. Я кивнул.
– Я и смотрю, зелёный весь! Ты позвонил бы, что же ты! Давай я вам такси вызову!
– Не надо. Я нормально.
Если уж быть героем, так до конца. Чего я и правда не догадался маме позвонить? А вот не догадался. У меня вместо головы паровоз, он сейчас взорвётся.
Воспитательница хотела нас проводить, но ей нужно было остаться с Айгуль, той хорошенькой девочкой. Тоже имя, надо запомнить.
Мы доползли домой. Захар, кстати, нисколько мне не сочувствовал и лез по всем сугробам. Я просто молчал и двигался к дому, как лунатик.
…Мама, конечно, отругала, что не позвонил. Я ответил: не понял, что заболел. Наврал. Но чувствовал, что мой подвиг оценён. Хотя когда мама с Леськой вернулись – Захар так и сидел в прихожей на полу в комбинезоне, а я тоже в куртке свалился на его кровать. Мама тут же принялась не за Захара, а за меня: раздевать, поить, совать градусник (оказалось, тридцать семь и девять, а я уж думал – сорок). И я стал маленьким, и стал не один. Всё же болеть иногда хорошо. Только бы не так сильно.
* * *
Потом стало лучше, прошла эта тяжесть и невозможность ничего делать. Правда, горло дерёт, из носа течёт и слёзы жуткие из глаз. Из-за слёз трудно читать и делать уроки, и голова как чугунный котёл. Родители меня пожалели и купили Леське телефон, а мне вернулся мой. Я сначала держался и не открывал в нём игрушек – писал в блокнот. А потом сломался. Все ушли, а я играл в свой телефон целый час – пока глаза не отказали совсем. Только спать, больше ничего. А заснуть никак – голова болит. Прямо не знаешь, куда себя деть!
«Сильно заболел?» – о, это Агриппина спрашивает. Я отвечаю: нет, не смертельно. Потом пожаловался, что читать не могу от слёз. «Аудиокниги не пробовал?» Я сначала ответил, что не могу их слушать – плохо понимаю текст на слух, надо глазами видеть. А потом подумал: почему нет? Она мне скинула несколько штук, оказывается, она всегда слушает. Включил одну и сразу уснул.