Вот, теперь и у меня такой есть. Ван Гог, конечно, никуда не денется. Но его все знают, а Тышлера не так. Я нахожу картинку, которая была на маминой открытке, – мне ужасно хочется такую себе на стенку повесить. Пробую перерисовать – выходит ужас и нисколько не похоже, это только лицо – за домики на голове я уже не берусь.
Скотча нет, зато есть пластырь. Прикрепляю им свою попытку копии. Лучше так, чем ничего. И у мамы ведь сейчас эта открытка тоже, может, она не спит и на неё смотрит.
Попробую завтра распечатать. Конечно, выйдет ужасно; но что делать.
* * *
В школе я закрашиваю клеточки. Больше ни на что мой мозг не способен: поскорей бы кончился этот дурацкий день!
И вдруг уже на третьем уроке пришло смс от мамы: «Все ок пршло норльм но я хорошо».
Я смотрю на это «норльм но». То есть всё закончилось? Уже, так быстро, и мама уже проснулась? Но отчего-то жутко было смотреть на эти перепутанные буквы. Наверное, никакого «но» тут нет, это слово «нормально».
Никогда мама не отправляет таких смс, всегда проверяет.
Я вышла из класса, пошла в раздевалку. Молча вышла – и никто, кстати, ничего не спросил.
А в раздевалке кто-то тихонько играл на гитаре. Я села на подоконник, спряталась за чужими куртками. И мне так нравилось, что гитара. Не тренькают, а хорошо играют, и очень тихо. Для себя. Это школьная гитара, кто-то из учителей нам отдал – на ней все бренчат. Я и не думала, что на такой можно настоящую музыку играть. Сначала думала – это Сеня; но он так не умеет. Наверное, из другого класса; у нас таких гитаристов нет.
Так бывает, когда смотришь на воду – она течёт и уносит твою печаль. И музыка тоже так. Через несколько минут я уже могла обратно в класс идти. Но не пошла.
И ведь как хорошо, что мама мне написала! Не только папе, но и мне! Сразу, как только смогла!
Прозвенел звонок. Сейчас сюда люди набегут – кто за физкультурной формой, кто ещё за чем. Даже жалко. Я всё же решила посмотреть, кто этот неизвестный гитарист, и заглянула за вешалки, к соседнему окну.
Чёрные длинные космы-сосульки, грязная водолазка. Этого не может быть!
На полу сидел Диксон. С гитарой.
– Диксон! Это ты играл?!.
Не может быть. Диксон ходит хвостиком за Тарасовым, я никогда и не думала, что он отдельный человек! Ему досталось удивительное имя Ричард, с таким можно быть везде главным королём. Родители у него не англичане – «просто сумасшедшие», объяснял Диксон своё имя. Стеснялся. Был просто Диком и даже Димкой; а потом Тарасов сказал – Диксон. И так осталось.
А ведь Диксон – как я. Недочеловек, пробел, прочерк. Плющ без ствола. Он, наверное, хотел быть хоть как-то заметен – и повис на Тарасове, не отцепить. Не может быть, чтобы он так играл на гитаре. И никто об этом не знает!