Разумеется, заявленным требованиям не отвечал ни один из лидеров постсоветских государств Средней Азии, политический «культур-мультур» постсоветских элит был совершенно иной. Но при всей разности биографий их объединяло стремление стать «партнером Запада», опереться наегосилудля получения гарантий сохранения власти и доступа к его финансовой помощи.
Каждый из президентов среднеазиатских республик стремился обеспечить своей стране уникальную роль в глазах Запада. Аскар Акаев обещал превратить Киргизию в «Швейцарию Центральной Азии»; Нурсултан Назарбаев заявлял, что Казахстан станет мостом между Европой и Азией; Сапармурат Ниязов пытался придать Туркмении новый международный статус; Ислам Каримов стремился сделать Узбекистан ценным военным партнером Запада. Весьма ограниченный выбор был только у Эмомали Рахмонова из-за гражданской войны в Таджикистане и ее последствий, но и он вскоре нашел выход, начав позиционировать Душанбе как главный форпост противостояния «Талибану». Естественно, при этом каждый центральноазиатский лидер полагал, что расширение международных связей сделает его первым по значимости партнером Запада в регионе, а следовательно, обеспечит гарантии сохранения личной власти.
В 1990-е годы основные силы США были брошены на освоение геополитического наследства СССР в Европе, на Ближнем Востоке и в Юго-Восточной Азии. Поэтому на тот период времени Средняя Азия была «поручена» региональному партнеру Вашингтона — Турции, служившей рычагом опосредованного влияния на среднеазиатские правительства. Как член НАТО и светское, но вместе с тем исламское государство, Анкара должна была стать в глазах постсоветских среднеазиатских элит моделью успешного развития, примером для подражания. США поощряли создание совместных турецкосреднеазиатских предприятий, зачастую закрывая глаза на то, что Анкара для повышения своего авторитета порой выдавала иностранную помощь США за собственную.
Однако с самого начала эта идея не нашла поддержки у региональных лидеров, считавших, что сотрудничество с Турцией — это суррогат, не способный заменить прямую финансово-экономическую помощь Запада. Недовольны были и агрессивные американские круги, считавшие политическую линию Вашингтона на среднеазиатском направлении излишне робкой; у них был готов свой, альтернативный план экспансии в регионе. Стратегическая ценность Центральной Азии получила совершенно иное значение после террористических актов 11 сентября и начала войны в Афганистане.
Разумеется, лидеры постсоветской Средней Азии стремились присоединиться к усилиям Америки по изгнанию талибов, поскольку это избавило бы их от внешней угрозы, значение которой они на переговорах с Западом в собственных интересах всегда преувеличивали. Впрочем, логика такого преувеличения была, с точки зрения среднеазиатских элит, вполне обоснованной: прямое военное сотрудничество с Соединенными Штатами могло бы трансформироваться в гарантии безопасности со стороны Вашингтона для их собственных все менее популярных режимов.