«Решено! Приведу дружину к сожженным очагам и растворюсь в сотнях лет отсюда, а там как Бог даст».
К разрушенному порогу Гордеева погоста поредевшая дружина добралась только через седмицу. Путь оказался не таким прямым, каким его представлял себе Анатолий. Продвигаясь по Дикому полю в сторону Руси, на кривичей наскочил старейшина половцев Туду. Видно, что наблюдавшие за славянским воинством соглядатаи донесли хитрому толстяку о числе вторгшейся в степи дружины. Количество русов не впечатлило куренного, и он напал, напал всей тысячей своей рати. Это была его ошибка, стоившая его воинам и ему самому жизни. Кривичи только обрадовались, заметив степняков, их кровь бурлила, не находя выплеска, душа и так просила предоставить хоть кого для расправы, а тут такое…
Сбежать с поля боя смогли не более сотни врагов, остальных порвали отдохнувшие физически, но не морально, славяне, сами потерявшие до половины численного состава бойцов. Все равно было мало, душа требовала продолжения пляски смерти. Монзырев и сам за собой заметил, как радостно билось сердце, наполнялась жизнью кровь, когда он кромсал степных бедолаг, по дурости напавших на выходящих из степи моральных уродов, выходцев гнезда Гордеева городища. Как же сладостно это чувство!
На переправе через Псёл судьба подарила русичам еще одну встречу с врагом. Люди Монзырева напали на малую часть осколка орды, которая промышляла по мелочи в лесах пограничья. Бой был яростный и скоротечный. Двести дружинников приложились к половцам, словно хмельной мужик, причесавший оглоблей соседа. Полон, да и никому не нужный хабар, отбили весь, подчистую. Мертвых половцев за ноги стаскивали на быстрину реки, угощая местных раков, дабы не разнести заразу по родной стороне; своих погибших и в степи и у переправы наконец-то предали земле.
Пройдясь по опустевшему, в ранах ожогов, городищу, Монзырев в поводу вывел лошадь через остатки северных ворот. Подошел к воинам, при виде боярина поднявшимся с земли на ноги. Всего-то и осталось их не больше трех десятков. Поклонился в пояс.
– Прощайте, родовичи. Ухожу!
– Как так, батька?
– Все, Людогор. Нет меня больше, я умер вместе с городищем. Не поминайте лихом.
Анатолий вдел ногу в стремя, чуть подпрыгнув, оказался в седле, ни на кого не глядя, поворотил повод, пришпорил лошадь пятками. С места в галоп поскакал в сторону реки и по летнику помчался к заветной тропке, ведущей к месту силы.
Вот и оно. Все так же перекрученные стволы деревьев, трава густая, будто ее здесь каждый день удобряют почем зря. Неподалеку из ветвей раздалось громкое: «Ку-ку! Ку-ку-у!» – а через короткий промежуток снова. «Ку-ку!»