– Ничего, береженого бог бережет.
– Сделаю.
– Кажись, все. Чего расселись, поднялись и работаем. А я как самый умный к Павлине Брячиславовне наведаюсь, может, старая ведунья чего и подскажет.
Поднявшись на второй этаж, Монзырев хотел проследовать в свою комнату, когда из детской, увидев его, выбежала худенькая девочка в сарафане, с заплетенными тугими косичками цвета вызревшего колоса.
– Папка! – радостно позвала его и с разбегу запрыгнула боярину на руки. Ребенку было восемь лет, это была дочь Толика и Галины. – Папка, ты обещал, что завтра поедем к бабушке Павле. Не забыл?
– Не забыл, Олюшка, – ласково улыбаясь, Монзырев поцеловал дочь в щеку. – Не забыл, но наши с тобой планы резко изменились. К бабушке Павлине я поеду сегодня без тебя, родная, а когда приеду, у меня будет много дел.
– Ну ты же обещал!
– Вот завтра с нянькой и в сопровождении воев сама поедешь к ней.
– Ура! – дочь обняла отца за шею, прижалась щекой к его обезображенной шрамом щеке. Отстранившись, маленьким тонким пальчиком провела по зажившему следу, оставленному печенежской саблей, проходившему через бровь и всю щеку до подбородка. Словно констатируя факт, глядя в глаза боярина, сказала: – Все равно ты самый красивый у меня, папка.
– Это ясно, что самый красивый, – произнесла незаметно подошедшая к ним Галина.
– Мама!
– Иди, гуляй, пигалица. Только мальчишек не обижай.
Пройдя к себе в опочивальню, Монзырев из сундука вытащил подклад, собрался надеть его на рубаху. Галина, усевшись на углу широкой кровати, позвала:
– Толя.
– Да, родная.
– Толя, ты не забыл, сколько лет прошло с тех пор, как мы попали сюда?
– Не забыл.
– Через десять дней мы могли бы пройти по проходу и очутится дома. Снова увидеть современные города, людей, автобусы на дорогах, в конце концов. Мы могли бы читать книги, ходить в кино. Толя, я соскучилась по родителям.
– Ты предлагаешь бросить тут все как есть? Бросить людей, эту ставшую для нас родной землю?
– Я, я не знаю! Но мы же наладили здесь все. Люди не пропадут без нас.
– Галчонок, на пороге война. Большая война. Ты же слышала, большая орда кочевников-половцев готова войти в пределы Руси. Я не могу сейчас взять и просто сбежать от всего этого. Это было бы, по меньшей мере, нечестно по отношению к людям, в трудную минуту приютившим нас.
Устало поднявшись с кровати, она подошла к мужу, обняла его крепкое, жилистое тело, так же как дочь, провела ладошкой по шраму на лице, спросила, глядя в глаза:
– Тогда когда же?
– Вот прогоним половцев, тогда и уйдем. Прости, Галочка, надо ехать. Кто знает, сколько времени еще отпущено на мирную жизнь?