Но в каком-то смысле он также оказался последним днем их сезона.
Он трижды встряхивает головой, чтобы в ней прояснилось, и еще раз говорит себе, что никак не мог видеть молодую самку вапити на полу в своей гостиной.
Она мертва, ее нет.
Чтобы заплатить за нее, за день до отъезда с Питой, он достал все мясо вапити, упакованное в свертки, и пошел от одной двери к другой по Улице смертников[6], раздавая его старейшинам. Потому что ее добыли на участке старейшин, который добрая страна выделила им возле Утиного озера, поэтому пусть они наполнят свои холодильники дичью из леса, а не продуктами из магазина, – потому что эта вапити пришла оттуда, и справедливо, по-индейски, замкнуть круг и самому принести ее мясо к ним прямо в дом. Неважно, что Льюис не смог найти наклеек для мяса и вынужден был воспользоваться наклейками младшей сестренки. Так что вместо наклеек «Стейк», или «Фарш», или «Для жарки» на упаковочной бумаге, в которую была завернута молодая вапити, стоял отпечаток лапы черного енота, единственная наклейка сестры, на которой не было цветочка, радуги или сердечка.
Но эта вапити никак не могла вынырнуть из тридцати горшков для рагу столько времени спустя и пройти сто двадцать миль на юг, чтобы являться Льюису. Во-первых, потому, что олени такого не делают, а во‐вторых, потому, что в конце концов ее мясо попало туда, куда и должно было попасть, он не сделал ничего плохого. Почти ничего.
– Мне надо идти, приятель, – говорит он Кассу. – Босс зовет.
– Сегодня суббота, – возражает Касс.
– Ни дождь, ни снег, ни выходные, – отвечает Льюис и кладет трубку быстрее, чем собирался, после чего прижимает ее к рычагу целых полминуты, прежде чем снова снять.
Он набирает номер Гейба, который ему дал отец Касса. Точнее, это номер отца Гейба, но папаша Касса выглянул в окно и сказал, что видит там прямо сейчас грузовик Гейба.
– «Тако Типпи», – отвечает голос Гейба после второго гудка. Он так всегда отвечает, где бы ни находился, у любого телефона. В резервации никогда не было заведения с таким названием, насколько известно Льюису.
– Два с олениной, – отвечает Льюис.
– А, индейские тако… – подыгрывает ему Гейб.
– И два пива, – прибавляет Льюис.
– Ты, должно быть, навахо, – быстро отвечает Гейб, – может, ты не из брюха рыбы[7]. Если бы ты был из черноногих, ты бы заказал к ним шесть бутылок.
– Я знавал одного навахо, который мог мигом их выхлестать, – говорит Льюис, нарушая привычный обмен репликами, ломая порядок. Секунд пять Гейб молчит, потом спрашивает:
– Лью-пес?
– Первая попытка, – отвечает Льюис, заливаясь румянцем оттого, что его узнали.