Она смотрит направо, стараясь усилием воли заставить трех или четырех всадников выехать из-за серых деревьев, окруженных вьющимися вокруг них собаками.
Там никого нет.
– Конец твоей игры, – продолжает Шейни.
– Почему ты это делаешь? – спрашивает Денора, и ее голос дрожит в конце вопроса больше, чем она планировала.
– Спроси у своего отца, – тут же отвечает Шейни, все еще глядя на то, что она видит возле прицепа, или потельни, или полицейской машины.
– Моего отца? Почему? Что он сделал? Он тебя даже не знает.
– Мы встречались десять лет назад. У него было ружье. А у меня не было.
В доказательство она убирает волосы со своего почти исчезнувшего лба и наклоняется вперед, чтобы Денора могла ее хорошо разглядеть.
– Он… он бы не мог…
– Не стал бы, не мог бы. Сделал.
– Просто… просто позволь мне уйти, – говорит Денора. – Ты победила, ладно? Мы можем… это ваше с ним дело, правильно? Зачем тебе нужна я?
– Ты его детеныш, – отвечает она, будто это что-то объясняет.
– Ты не настоящая кроу? – говорит Денора.
– Я – вапити, – отвечает Шейни с ухмылкой.
– Моя мама уже едет, – предупреждает Де-нора.
– Хорошо, – говорит Шейни. Денора в упор смотрит на нее.
– Что, если я выиграю? – говорит она в конце концов.
– Не выиграешь. Не можешь.
– Я выигрывала. Выигрываю. Восемнадцать – шестнадцать.
Дебора встает, не отрывая глаз от кошмарного лица Шейни.
– Мне все равно, кто ты такая, – говорит она. – Когда ты на баскетбольной площадке, ты моя.
– И именно это я пришла сюда у тебя отнять, – отвечает Шейни. – Прежде, чем отниму все остальное.
Денора поворачивается к Шейни спиной, ступает в снег, чтобы взять мяч, возвращается на бетон и чистит подошвы туфель о брюки.
– Мяч мой? – говорит она.
Шейни не отвечает ни да, ни нет, просто берет брошенный мяч.
Денора идет на свое место напротив корзины, говорит:
– Это мой мяч, и, – указывая губами, – я положу его прямо туда, и ты ничегошеньки не сможешь с этим поделать.
Именно так, слово в слово, говорил ей отец, когда она была еще маленькой, они играли на дорожке у дома деда, когда она едва могла удержать в руках мяч, когда ему приходилось подхватывать ее под мышки в последний момент перед ударом и поднимать к корзине.
Но иногда он ставил ее на место защиты, расслаблял плечи, качал головой взад и вперед и смотрел на кольцо, и тогда он говорил ей, что положит мяч прямо в него, и Денора ничего не сможет с этим поделать.
Именно там это все и началось, она это знает.
– Что случилось с твоей спиной? – спрашивает Денора, поймав катящийся от Шейни мяч подошвой правой туфли.
– Я умираю, – отвечает Шейни, легко, будто это нечто очевидное.