Анатолий Ефремович был обязан их знать и вовремя обезвреживать – на то у него особые полномочия.
Когда-то очень давно – в то время маленький Толик еще ходил в детский садик, организаторы Поволжской республики решили, что никаких ведомственных инструкций быть не должно – только Его Величество Закон должен действовать. С тех пор приняли законов целый ворох, но самыми интересными были два последних. Они оказались с двойным дном. Они развязали Жердяю руки…
Детство Жердяя совпало со временем, когда Федерация была еще в силе. Но многим хотелось большего. По улицам шатался народ с флагами и транспарантами, орали мужики в мегафоны. Мужикам помогали тетки в красных косынках и коротеньких синих юбках колокольчиком, едва прикрывающих зад. Интересное было время. Жердяй вместе с другими такими же носился дворами вдоль улиц, откликаясь на хлесткое слово Жердяй. А приходя домой, жаловался деду – Жердяй да Жердяй. Какой он им Жердяй!
Дед, высокий тощий мужик, просвещал несмышленыша. Слово «Жердяй» произошло от слова «жердь». Значит – предлинный такой и претоненький, шатается ночью по улицам, заглядывает в окна, греет руки в трубе, пугает людей. Это какой-то шатун был когда-то. Его осудили навек слоняться по свету без толку и должности.
– Так его же надо бояться! – хлопал глазами Толька. – Он же страшный какой!
– А ты правильно заметил, что страшный, – радовался дед, – пусть боятся. А ты этим пользуйся. Ты вырастешь и будешь выше меня… Верста коломенская…
В дверь кабинета постучали, и воспоминания сдуло.
– Разрешите войти, Анатолий Ефремович? – раздалось в кабинете.
Однако дверь кабинета осталась закрытой. Это говорил Виноградов Сан Саныч, заместитель Жердяя по защите прав инакомыслящих. Белокурый неврастеник. Нос горбинкой… Внешне образован, а внутри полный кретин.
Жердяй молчал, исходя из принципа «Я начальник – ты дурак!».
– У меня к вам дело, товарищ полковник… – послышалось снова.
В кабинете образовалось прозрачное облако пара, а потом появился сам Виноградов, зависнув над столом у начальства, словно джинн из бутылки.
– Ты эти штучки брось, – сморщился Жердяй. – Ты их оставь для своих блядей…
– Как это понимать?
– Ты мне нужен в живом виде!
Поймав со стола пластиковый стакан с карандашами, Жердяй метнул ими в Виноградова, потом откинулся в спинку кресла и принялся глубоко дышать: на раз-два – вдох, на раз-два… семь, восемь – выдох.
В дверь снова постучали, появилась голова Виноградова, а потом и он сам вошел, в штатском, встал посреди кабинета напротив приставного стола и принялся мямлить про толерантность: мы-де, того… призваны соблюдать, поскольку поставлены.