Еженедельные визиты к профессору Коэн были одной из великих радостей моей работы, моей жизни. Она даже позволила мне прочитать свою рукопись, часть действия происходила в нашей библиотеке. Текст был таким остроумным, проницательным, таким «профессорским»… Коэн стала моим любимым автором, соединив в себе все категории.
Париж
12 мая 1941 года
Месье инспектор!
Почему бы Вам не поискать прячущихся незаявленных евреев? Вот вам адрес профессора Коэн: дом 35 по рю Бланш. Она прежде преподавала так называемую литературу в Сорбонне. А теперь приглашает студентов к себе домой на лекции, так что может резвиться с коллегами и учениками, в основном с мужчинами. В ее-то возрасте!
Когда она отваживается выходить, вы можете заметить ее за километр – в этой пурпурной шали и с павлиньим пером в волосах. Спросите у этой еврейки свидетельство о крещении и паспорт – и увидите, что там отмечена ее религия. В то время когда добрые французы, мужчины и женщины, работают, мадам профессор сидит дома и читает книжечки.
Мой сигнал точен, так что теперь все зависит от вас.
Подпись: Тот, кому все известно
В опустевшем дворе нашего дома маман морщилась, вытаскивая свои обожаемые папоротники из ящиков. Рядом с ней мы с Евгенией сеяли в землю семена моркови. Помогая маман, я чувствовала себя полезной, да и солнце казалось божественным.
– Мы могли бы в прошлом году посадить овощи… – Маман провела пальцами по беспомощным папоротникам, распластавшимся на булыжнике. – Но мне нравилось иметь что-то прекрасное…
– Кто мог знать, что оккупация затянется, – сказала Евгения.
– А если она никогда не кончится?
– Мы так же говорили о Великой войне. Но все хорошее приходит к концу, и все плохое тоже.
Маман прочитала нам письмо от своей кузины из провинции, та обещала прислать продукты. Дочитав, она сказала:
– Всю жизнь я стеснялась своих деревенских корней. Когда начальники папа́ и их жены приходили к нам на ужин, я всегда чувствовала себя… не такой, как парижские дамы. Жирная баранина рядом с копченой форелью.
– Ох, Гортензия! – Евгения сжала испачканную землей руку маман.
– Но теперь мои корни могут нас спасти.
– Спасение в виде морковки, – пошутила я.
– Ну зачем ты упомянула баранину? – пожаловалась Евгения. – Я теперь просто умираю с голоду!
Посмеиваясь, мы с ней отнесли ящики наверх и поставили на подоконники. Маман шла за нами, сжимая в руке молодые листья папоротника, изогнувшиеся, как вопросительные знаки.
– Полагаю, нам нужно позаботиться об ужине, – сказала Евгения. – Почему бы тебе не пригласить Поля?