– Ты забыла ключи? – спросила маман.
– Придумай, как нам остаться наедине, – шепнула я Полю.
И потерла свои припухшие губы. Как же мы рисковали…
В библиотеке я повесила на крючок свой жакет, мурлыча, как пьяная, какую-то балладу. Мой живот был сыт, мое тело продолжало петь. Когда вошла Битси, окутанная плащом меланхолии, я тут же отрезвела.
Битси заметила мое состояние:
– Что случилось?
– Ничего.
Я не в силах была встретиться с ней взглядом.
– Что-то все же…
– С тех пор как уехал Реми, мне кажется несправедливым продолжать жить как обычно.
– А кто говорил, что жизнь вообще справедлива? – мягко произнесла Битси.
– Разве я могу позволить себе быть счастливой, когда он несчастен, когда ты несчастна?
– Надеюсь, вы с Полем не станете медлить со свадьбой.
Я посмотрела на нее:
– Он намекал на это…
– Твое счастье – не за счет Реми. Вы с Полем принадлежите друг другу.
– Ты действительно так думаешь?
– Да.
Когда Битси повернулась, чтобы уйти в детский зал, мне показалось, что корона волос на ее голове превратилась в нимб.
Прежде чем я занялась делами, Борис вручил мне стопку книг для доставки. По дороге к профессору Коэн я проходила мимо цветочницы на углу улицы. Я подумала о том, что обычно, когда мы с профессором болтали о том о сем, она иногда бросала грустный взгляд на пустую цветочную вазу. И, надеясь взбодрить мадам Коэн, я купила букет.
Когда я протянула ей пурпурные гладиолусы, профессор вспыхнула радостью. Она выбрала в буфете подходящий кувшин и поставила в него цветы.
Я показала на пустую вазу:
– А почему вы не взяли ее?
– Я никогда ничего в нее не ставлю.
– Но почему?
– Когда мой третий муж впервые пригласил меня к своим родителям, это был бесконечный воскресный обед. Мне просто нужно было выйти из комнаты.
– Это мне очень даже понятно.
– Когда я вернулась, его мать критически высказывалась обо мне: «Она холодная. Слишком интеллектуальная. И старая – значит бесплодная». Прежде чем он успел ответить, я сказала им, что ухожу. На следующий день он явился ко мне в кабинет вот с этой вазой. И когда он сказал, что она напоминает ему обо мне, я ответила: «Холодная, твердая и пустая?»
– И что он сказал на это?
– Что она воплощение красоты. Полна жизни, но может вместить еще больше. Безупречная сама по себе.
Я начала понимать, почему профессор вышла за этого человека.
– Как дела в библиотеке? – спросила она.
И снова я услышала незаданный вопрос: «Знаете ли вы, что евреи больше не могут преподавать и я потеряла работу? Но им разве есть до этого дело?»
– Месье де Нерсиа и мистер Прайс-Джонс заглянут к вам сегодня днем.