Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (Вересаев) - страница 1116

Через четыре дня Пушкин лежал в гробу.

Брюллов прожил в Петербурге до 1849 г. Много работал и как художник и как профессор Академии, в которую был назначен немедленно по приезде. Сошелся с композитором Глинкой и писателем Кукольником. Они были неразлучны, и все трое пили жестоко. Брюллов был невысокого роста, коротконогий; чтоб казаться выше, носил высокие каблуки; на плотном туловище с выступавшим брюшком сидела прекрасная античная голова, напоминавшая голову Аполлона Бельведерского; Брюллов и прическу себе делал, как у Аполлона. Много читал, был образован, говорил остроумно и ярко. О Рембрандте, например, отзывался, что он «похитил солнечный луч»; об одной англичанке-портретистке: «Талант есть, но в портретах ее нет костей: одно мясо». О ком-то выразился: «Он очень слезлив, но когда и плачет, то кажется, что из глаз слюнки текут». По поводу заказанной ему Николаем картины «Осада Пскова» с раздражением говорил: «Ну, что я поделаю с этими русскими дураками в армяках? Только на колени могу их поставить!» Поправляя этюд ученика, Брюллов в нескольких местах чуть тронул его, и плохой, мертвый этюд вдруг ожил. «Вот чуть-чуть тронули, и все изменилось», – сказал ученик. «Искусство начинается там, где начинается чуть-чуть», – ответил Брюллов. Любил показывать свою силу и крепость. В веселые минуты изумлял звукоподражательной и мимической способностями. Например, представлял целый фейерверк с ракетами, рассыпающимися звездочками, римскими свечами, бураками и фонтанами; изображал движениями лица восхождение солнца, закрытие его тучами, потом гром и молнию и доводил собеседников до истерического хохота. Был скупенек, к концу жизни накопил большой капитал. Своих знакомых, даже таких, как Глинка и Пушкин, норовил принимать по утрам, так как вечером нужно было хоть чай подать. Ученику своему Михайлову поручил сделать заказанную ему самому копию с Доменикино, деньги получил, но Михайлову ничего не дал и сказал:

– Ты, Гриша, пропьешь.

Выражался цинично. Уже сильно поживший, обрюзгший от пьянства и сифилиса, женился на хорошенькой восемнадцатилетней немке. Знакомя сестру свою с невестой, говорил:

– Посмотри, сестра, что это за прелесть! Совершенный идеальчик. Только этот идеальчик надо поскорее под одеяльчик.

В 1849 г. Брюллов уехал лечиться на о. Мадеру. Умер в Италии, в местечке Марчиано около Рима.

Василий Андреевич Тропинин

(1776–1857)

Один из самых выдающихся русских портретистов первой половины XIX в. Был крепостным графа Ир. Ив. Моркова, суворовского генерала. По уверению известного генеалога князя П. В. Долгорукова, генерал этот имел «благороднейшее сердце, характер прямой, бескорыстный и был истинным витязем без страха и упрека». Тропинин с детства обнаружил блестящие способности к рисованию. Друзья генерала советовали ему послать мальчика учиться. Генерал и послал его в Петербург, но учиться – кондитерскому ремеслу. Позднее, однако, определил его посторонним учеником в Академию художеств. Там Тропинин быстро выдвинулся, получил золотую медаль, выставленная им картина понравилась президенту Академии и императрице. Тогда граф Морков поспешил вызвать Тропинина к себе в могилевскую деревню. В деревне Тропинин писал портреты и образа, учил живописи графских детей, расписывал кареты и заборы; однако во время обеда должен был стоять в качестве лакея за стулом графа. У того же графа Моркова был другой крепостной, блестяще начавший врачебную карьеру, – барин тоже возвратил его в положение дворового, он спился. Тропинин был стойче; при самых неблагоприятных условиях он продолжал упорно работать. Многие ходатайствовали перед графом об освобождении Тропинина, но граф упрямо отказывал. Только в 1823 г., когда Тропинину было уже 47 лет, он наконец получил свободу, но личную, – сын его оставался крепостным. В 1824 г. Тропинин приехал в Петербург и получил звание академика. Петербург, однако, ему не понравился, и он переселился в Москву, где безвыездно прожил остальную жизнь. Скоро он стал самым видным московским портретистом. Брюллов, гостивший в Москве в 1836 г., очень высоко ценил Тропинина, отказывался писать портреты москвичей и говорил: «У вас есть собственный превосходный художник».