– Как бы там ни было, очки пририсовали.
– Если бы кто-нибудь нацепил очки на моих коров, я бы убила его, – заявила Пэнти.
– Как ты думаешь, кто бы это мог быть?
– Не знаю, – равнодушно ответила Пэнти. – Может, Нодди?
– Да нет, вряд ли.
– Думаю, это тот же, кто нацарапал что-то на зеркале Нодди. Во всяком случае, это не я. Так как насчет дощечки и красок? Мисс Эйбл нравится, когда я рисую.
– Можешь подняться ко мне в комнату и сама взять в буфете. Там полно маленьких дощечек.
– Я не знаю, где твоя комната.
Трой, как могла, объяснила.
– Ладно, – кивнула Пэнти, – а если не найду, буду кричать, пока кто-нибудь не появится.
Она заковыляла к боковой двери.
– Постой-ка, – окликнула ее Трой, – ты «Малину», если увидишь, отличить сумеешь?
– Конечно, – с интересом посмотрела на нее Пэнти.
– Да нет, я не о ягоде. Я о такой резиновой штуковине, которая, если сесть на нее, звук издает.
– Что за звук?
– Ладно, не важно, – устало вздохнула Трой. – Забудь.
– Ты чокнулась, – решительно заявила Пэнти и вышла из зала.
– Либо я, – пробормотала Трой, – либо кто-то другой в этом доме.
IV
В то утро она упорно прорисовывала фон. Сэр Генри позировал в полдень, в течение полутора часов с двумя перерывами. За все это время он не сказал ни слова, но то и дело глубоко вздыхал. Трой рисовала руки, но он был беспокоен, все время нервно подергивался, и фактически ей удалось лишь передать их общую форму и цвет. Под самый конец сеанса появилась Миллимент и, извинившись, что-то прошептала ему на ухо.
– Нет, нет, – сердито возразил сэр Генри. – Я же сказал, завтра, не позже. Перезвони и так и передай.
– Но он говорит, что ему это очень неудобно.
– Плевать. Повторяю, перезвони.
– Хорошо, папа́, – послушно сказала Миллимент.
Она вышла, и Трой, увидев, что сэр Генри нервничает все больше и больше, объявила, что сеанс окончен, и добавила, что для изображения плаща готов позировать Седрик. Сэр Генри удалился с явным облегчением. Трой разочарованно проворчала что-то, стерла контур рук и вновь принялась за фон. Это было некое подобие картины в картине. Темный лес, влажный массив, набросанный сильными ударами кисти, врезался вершинами деревьев в залитое холодным светом ночное небо. Немного в глубине, в виде крупных пятен, были изображены некие монолиты, по форме напоминающие пирамиды. По нижней части холста Трой провела мощную линию; каждый мазок представлял собой концентрацию мучительно напряженной мысли, внезапно воплотившейся в живописной форме. Фон получился таким, как надо, только Анкреды, подумала Трой, сочтут его странным и незаконченным. Все, кроме, возможно, Седрика и Пэнти. Трой пришла к этому заключению как раз в тот момент, когда Седрик собственной персоной появился на сцене. Он был сильно и явно избыточно загримирован, двигался какой-то подпрыгивающей походкой и всячески выставлял напоказ алый плащ своего деда.