На это у Найджела не было ответа.
— Даже не знаю, — признался он.
— Вот и я не знал.
— Понятно…
— А вам самому это ни разу не приходило в голову? — сочувственно спросил его Аллейн.
— Сначала я думал на Сейнта, а потом… — Найджел оглядел кулисы и сцену.
Стефани Вон сидела в том же кресле, что и в вечер убийства, когда Аллейн учинил ей первый допрос. Казалось, она погружена в глубокие раздумья.
— Подождите меня где-нибудь, только не здесь, — попросил Аллейн Найджела, и тот понуро вышел во двор.
Аллейн шагнул на сцену.
— Где бы вы сейчас ни находились, возвращайтесь, — тихо сказал он.
Она подняла голову и взглянула на него.
— Я ровным счетом ничего не чувствую.
Он на мгновение накрыл ладонью ее руку.
— Холодная. Это шок. У вас всегда холодные руки. Маленькое чудо! Вызвать вам такси?
— Потом. Сначала надо определиться, на каком я свете. — Она хмуро посмотрела на свои пальцы, как будто что-то припоминая. — Полагаю, вы с самого начала знали, что со мной происходит? — спросила она наконец.
— Нет, не с самого. Догадка появилась тогда, когда вы сказали, что синяк у вас на плече — работа Сюрбонадье. Я вспомнил, как Гарденер стоял, положив руку вам на плечо, когда Сюрбонадье вас оскорблял. Я заметил, как он вас схватил…
Она поежилась.
— Я боялась, что он выкинет что-нибудь ужасное, — сказала она.
— Если вас это успокоит, то он сделал бы то, что сделал, независимо от того, существуете вы или нет.
— Знаю. Я была всего лишь приложением к факту, не правда ли? Во всяком случае, не мотивом.
— В квартире Сюрбонадье я понял, насколько вы готовы ради него на риск, — сказал ей Аллейн. — Я позволил вам сыграть вашу роль. Позволил вам думать, что вы добились победы.
— Зачем тыкать меня в это носом?
— Если выражаться цветисто — чтобы помочь вам меня возненавидеть и тем самым отвлечь.
— Надо же! — произнесла она задумчиво. — Я вас вовсе не ненавижу.
— Что странно…
— Для меня вы слишком умны.
— И все же половина победы на вашем счету. Мне искренне жаль, что все произошло именно так. Если бы это могло помочь, я бы сказал, что сам себя ненавидел, когда вас обнимал. Но это было бы правдой только наполовину. Мое состояние было сочетанием раболепия и восторга.
— Что с ним будет? — вдруг спросила она, расширив глаза.
— Не знаю. Его будут судить. Он виноват, смягчающих обстоятельств не заметно. Вы его не любите. Не разыгрывайте любовь, не притворяйтесь. Как это ни неприятно для вас самой, вы разлюбили его, когда узнали, что он натворил.
— Да, так оно и есть.
И она разрыдалась — некрасиво, с перекошенным лицом, с громкими всхлипами. Он испытующе смотрел на нее, а когда она протянула руку, дал ей носовой платок. Потом принес из комнаты Сюрбонадье фляжку, с гримасой ополоснул стакан, плеснул в него виски и подал ей.