Ещё один… типичный. Светловолосый, бородатый. Пожалуй, сверстник Жиздора. Чуть выше ростом, чуть тоньше лицом.
— Как звать?
Молчит зло.
— Торопишься умереть безымянным?
— Боброком его зовут, Димитрием величают. Кормилец он. Младшего княжича наставник, как княжич Роман в Новагород ушёл. Да не тяни ты руки-то, ирод!
Пожилая толстая женщина (служанка? нянька?), которой молодой смущающийся гридень затягивал путы на локтях, вставила свои «пять копеек». И, попутно, ввела меня в ступор.
— Димитрий? А отца Михаилом зовут?
— Ну. Вели не мучить княжича!
Мальчишку вытащили на эту сторону саней, перевернули вверх головой, слегка отряхнули набившийся под одежду при буксировании снег, явно ещё не очухавшегося, норовящего завалиться на сторону, поставили на колени, принялись стягивать локотки.
Да фиг ли мне с того княжича?! Таких-то много, а Дмитрий Михайлович Боброк Волынец в русской истории один.
* * *
Опытнейший полководец, «умственный отец» Куликовской битвы. Единственный из там-тогдашнего высшего комсостава, имевший опыт больших полевых битв с татарами. Дмитрий Донской обеспечивал политическую и мобилизационную подготовку. А вот военное планирование операции, первый, после Батыя, выход русских ратей в Степь, определение точки, мимо которой Мамаю не пройти — от другого Дмитрия, от Боброка. Как и пятичасовое ожидание Засадного полка.
Видеть, как гибнут твои боевые товарищи, как падают, исчезают в конных толпах басурман русские знамёна, как захватили и сам княжеский стяг, зарубили человека в княжеских доспехах под ним… Терпеть. Ждать.
Крепкий был мужик. И умный, и крепкий.
Не зря в «Сказании о Мамаевом побоище» Боброк работает ещё и чародеем-предсказателем: Донской просит его определить по приметам исход завтрашней битвы, землю послушать.
…И сниде с коня и приниче к земли десным ухом на долг час. Въстав, и пониче и въздохну от сердца. И рече князь великий: «Что есть, брате Дмитрей?» Он же млъчаше и не хотя сказати ему, князь же великий много нуди его. Он же рече: «Едина бо ти на плъзу, а другая же — скръбна. Слышах землю плачущуся надвое: едина бо сь страна, аки некаа жена, напрасно плачущися о чадех своих еллиньскым гласом, другаа же страна, аки некаа девица, единою възопи велми плачевным гласом, аки в свирель некую, жалостно слышати велми. Аз же преже сего множество теми приметами боев искусих, сего ради ныне надеюся Милости Божиа — молитвою Святых страстотръпец Бориса и Глеба, сродников ваших, и прочих Чюдотворцов, русскых поборников, аз чаю победы поганых татар. А твоего христолюбиваго въиньства много падеть, нъ обаче твой връх, твоа слава будеть».