982. Опыт многих войн должен научить нас: 1. максимально сближать смерть с интересами, за которые воюешь – это повышает нашу доблесть; 2. надо научиться приносить в жертву многих и считать дело, за которое воюешь, настолько важным, чтобы людей не щадить; 3. железной дисциплине, дабы позволять себе в войне и насилие, и хитрость.
983. Воспитание тех властных доблестей правителя, которые способны возобладать и над его благосклонностью, и над его состраданием, великие доблести наставника («прощай врагам своим» против них детский лепет), аффект творца вознести на самый верх – довольно ваять только из мрамора! – Исключительное и сверхвластное положение этих существ в сравнении с прежними правителями: римский кесарь с душою Христа.
984. Величие души не отделять от величия ума. Первое есть залог независимости, но без величия ума его вообще нельзя допускать, ибо оно наделает бед – пусть даже деланием «добра» и насаждением «справедливости». Заурядные же умы должны подчиняться – то есть не вправе притязать на величие.
985. Высший философский человек, окруженный одиночеством не потому, что хочет быть один, но потому, что он нечто такое, что не находит никого равного и подобного себе – сколько же опасностей и новых страданий добавляется ему именно в наше время, когда люди отучились верить в иерархию рангов и, следственно, не умеют ни чтить, ни понимать это одиночество! Когда-то такое вот отдаление от суда суетной толпы сообщало мудрецу чуть ли не ореол святости, – нынче же всякий отшельник ощущает вокруг себя лишь рой недоверчивых взоров и мрачных подозрений. И не только со стороны убогих и завистников: даже во всяком благожелательном отношении, которое он встретит, сквозит непонимание, небрежение и легковесность, он знает эти скрытые уловки тупоумного сострадания, которое, упиваясь собственной добротой и праведностью, норовит – скажем, путем обеспечения ему «лучших условий» или более упорядоченного, благонадежного общества – «спасти» его от самого себя, – его изумление граничит с восторгом при виде столь рьяного, хоть и неосознанного разрушительного порыва, с которым все умственные посредственности дружно действуют против него, и притом с полной уверенностью в своей правоте! Между тем, людям этой непонятной внутренней уединенности просто необходимо уютно и плотно укутываться в мантию и внешнего, пространственного одиночества – этого требует их ум. Даже к хитростям и маскараду приходится прибегать сегодня такому человеку, чтобы сохраниться, чтобы удержаться наверху среди затягивающих и опасных стремнин времени. Всякую попытку выдержать эту современность, выдержать в этой современности, всякое сближение с этими людьми и целями сегодняшнего дня ему приходится искупать как самый страшный свой грех: и ему остается только изумляться потаенной мудрости своей натуры, которая при каждой такой попытке приступами болезни и тяжелыми припадками немедленно возвращала его к самому себе.