Перед отступлением фашисты согнали в Покровскую церковь более двухсот мирных жителей, наглухо закрыли двери и пытались взорвать церковь и людей. Только стремительное наше наступление помешало им осуществить свое черное дело»[4].
— Товарищи! — воскликнул Додогорский. — Руины Ржева, Смоленска зовут нас вперед. Придет время — предъявим Гитлеру счет и за другие города.
…В течение последующих двух дней в результате ожесточенных боев полк занял деревни Ольша, Борок, Пронино, Ракитня, Терпилово. Затем мы вышли на реку Березину, с ходу форсировали ее и на западном берегу овладели деревней Комиссарово.
Утром 28 сентября 1943 года, перерезав автомагистраль Москва — Минск, полк остановился в небольшом леске. Бойцы получили возможность немного отдохнуть, а главное — обогреться у костров, посушить шинели, переобуться.
Мы с заместителем комбата по политчасти капитаном Петром Кузьмичом Згоржельским разместились под развесистой елью. Рядовой Алеша Васюков пытался разжечь костер. Подошли саперы. Среди них инженер полка старший лейтенант Михаил Сорокин, его помощник — старший лейтенант Лукин. Здесь же оказался и автоматчик Степан Головко. Свалив с плеч тяжелый вещмешок, он объявил:
— В мешке картошка.
— Вот будет пир! — воскликнул Васюков и, накинув на себя плащ-палатку, принялся высекать из кремня искру. Задымил фитиль. Раздувая его, Алеша достал из кармана гимнастерки припасенный кусочек сухого мха. Вскоре заиграл светлячком огонек, и пламя жадно охватило смоляные сучья. Вокруг костра мы уселись тесной стайкой. Никто из нас уже трое суток не ел горячего, и теперь мы предвкушали аромат печеной картошки.
Алеша принес еще охапку валежника и только хотел подбросить в костер, как раздалась команда:
— По щелям!
Сделав рывок, я устремился за Згоржельским и тут же упал плашмя на него в полуразвалившейся траншее. На меня всем телом навалился Алеша. Взрывная волна больно отозвалась в висках.
— Вы живы, товарищ лейтенант? — спросил Алеша.
Прихрамывая, я встал из траншеи. Поднялся и Петр Кузьмич. Перед нами предстала жуткая картина. На том месте, где только что потрескивал костер, зияла воронка. У срезанной осколком ели, истекая кровью, лежал Сорокин. Рядом с ним — два сапера.
Никто не мог предположить, что вражеский самолет-пикировщик точно угодит бомбой в костер. Мы потеряли трех товарищей, шестеро ранено. А что же с Алешей?
Спинка его шинели, прошитая осколками, представляла собой мелкие лохмотья. Вещмешок, словно срезанный бритвой и отброшенный силой взрыва, мерно покачивался на кустах ивняка. На теле же бойца ни одной царапины. Счастье? Может быть.