Большое солнце Одессы (Львов) - страница 105

— Костя, — сказала Светочка, но не сразу, а так, секунд через шестьдесят-семьдесят, — Костя, какой вы? Почему я не могу понять, какой вы?

— Света, я люблю тебя. Я очень тебя люблю. Не надо считать, все расчеты уже готовы — если бы вместе с аттестатом мне вручили жену, я мог бы сказать сейчас: Света, дочь моя… Но аллах милостив, и я могу сказать: Света, жена моя.

— Поцелуйте меня. Костя. И еще раз. А теперь я. Смотрят? Ну и пусть.

— Да, — твердил я, — пусть смотрят, пусть очень, пусть очень-очень смотрят, потому что сейчас мы встанем и уйдем… встанем и уйдем.

— А теперь пошли, — сказала Светочка. — И хватит целоваться. И еще одно: перестань издеваться над Розитой.

— Я не издеваюсь.

— Да, ты не издеваешься, но перестань делать так, чтобы ей было больно.

— Она злая, она не любит тебя.

— Она хочет любить меня. Ей трудно. Ей очень трудно. Скажи, ты когда-нибудь думал, как ей трудно?

— У нее нет своей комнаты, у нее нет мужа. Но у нее нет мужа, потому что она гарпия.

— У нее нет мужа, потому что вас на десять миллионов меньше. Ты сам говорил. И еще потому, что вы хотите иметь молодых жен.

— Мы боимся старости.

— А она — одиночества. Кому страшнее?

— Тому, кто трусливее.

— Трусливее? Слабее, ты хотел сказать.

— Слабее. Но никому не страшно. Тоскливо — да. Но страшно? Нет, никому не страшно. А если страшно, надо делать по утрам зарядку, обтираться морской водой и пить натр-бром. Лучше 5-процентный. Это очень помогает.

— Ты — циник.

— Разумные советы часто кажутся циничными.

— Поцелуй меня. Крепче. Вот так. И будь здоров, до завтра.

— Света!

— Милый, мне надо.

— Света!

— Меня ждут, Костя.

Да, ее ждали, и она на ходу вскочила в троллейбус, чтобы те, что ждали, не напрасно ждали.

Дерибасовскую перекрасили. Теперь она канареечного цвета, и от этого цвета легко на душе. И хочется смотреть, смотреть, смотреть, потому что от канареечного цвета легко на душе.

В хорошую погоду "Оптика” выставляет лоток. Сегодня отличная погода.

— Девушка, подберите мне, пожалуйста, очки. Нет, не эти: эти очень темные. Мне бы канареечные — как этот дом, как ваши волосы. Нет, не оправа, стекла — только стекла. Не бывает? Почему не бывает? А когда вы освобождаетесь? Да, конечно, не мое дело. А жаль. Оч-чень жаль. А улыбаться надо. Как это говорится: цветы — не только на могилу, улыбки — не только любимым.

Девушка с канареечными волосами улыбнулась.

— Спасибо, красавица. Хочешь, красавица, погадаю: тебя ждет валет бубновый, коктейль-холл "Чайка” и почти новый "Запорожец”.

— Ну-да, — ответила красавица, — рассказывайте!

Ах, девушка, девушка, какие же у вас чудесные канареечные волосы: нам бы с вами клеточку, клетку золоченую, нам бы с вами зернышки, зернышки лущеные, нам бы с вами блюдечко с голубой каемочкой — вот бы показали фокус мы под названием «СЧАСТИЕ».