Андрей открыл глаза. Пахло паленой пластмассой. Вонь, которая его разбудила, становилась все сильнее. Нужно было что-то делать. Что-то предпринять. Но…
Это был кинотеатр. Тот самый. Тот самый, ИХ кинотеатр.
Андрей сидел на заднем ряду. Внутри было холодно. Сверху — через весь зал, расширяясь, светил луч проектора, хотя экран был пуст.
Он закрыл глаза, снова открыл их. Ущипнул себя.
На экране загорелась надпись: МОЛЕК.
В дверь сбоку постучали — сначала не сильно, но через минуту стук стал почти непрекращающимся.
— Откройте, полиция, — донесся до него грубый голос. — Немедленно откройте, или мы будем ломать дверь!
— Папа? — услышал он голос в голове.
Андрей встрепенулся как от удара током.
— Ты пришел за мной. Я знала, что ты придешь. Я ждала тебя.
Он попытался встать с кресла, но не смог. Горло перехватил спазм.
Изображение вдруг завертелось, из-под экрана поползли языки пламени, облизывая белый пластик.
— Саша… — выдавил он из себя, — ты где? Ты где, ответь!
Стук в дверь усилился, теперь в нее били ногами, выкрикивая ругательства.
— Хорошо, что ты пришел, папа. Потому что иначе я бы умерла. Понимаешь? — ее тихий голос без единой эмоции звучал жутко. Он вдруг почувствовал, что у него трясутся руки.
— Саша, я здесь! Скажи, где ты и я…
— Я тоже здесь, папа. Я здесь и везде. Я теперь везде, понимаешь? Вокруг, внутри, снаружи, — везде! И я хочу быть везде, я хочу проникнуть в каждую живую клеточку этого мира! Я хочу их всех убить.
— Папочка, беги!
— Саша?
По спине побежали мурашки. Волю сковало железными прутьями. Он слышал ее голос. Ее настоящий голос.
— Они сожгут тебя, папочка, очнись!
Дверь содрогалась под натиском полицейских.
— Открывай скотина! Я разорву тебя на части, падаль! Ты совратил мою жену, посмел украсть у меня сына, я не дам тебе сдохнуть так просто!
— Папа, ты должен отсюда выйти. Кинотеатр вот-вот сгорит. Больше я не могу сопротивляться. Они сильнее, сильнее меня, слышишь? Ты меня слы…
Наступила жуткая тишина.
— Саша? — едва слышно произнес Андрей.
Огонь почти сожрал экран. Слово МОЛЕК скрутилось, почернело, обмякло.
Он вдруг услышал десятки, сотни криков — ужасающих криков детей, неспасенных, обреченных на смерть. Здание ходило ходуном. Дверь трещала.
Экран ярко осветился — кадры замелькали на нем с ужасающей скоростью, задом наперед, от момента, когда они с Машей стояли у забора, опоясывающего Церковь Судного дня и, все убыстряясь, к началу всего, началу… он успел увидеть НИИ, актовый зал, лежащий в центре труп с проломленной головой, очередь в кабинет анализов, осеннюю дорогу на такси, дом, жуткие дни, когда он не бывал трезвым, заливая свою боль спиртным, вой сирен скорой помощи, белое лицо воспитателя группы, шарик под потолком (что там, на нем нарисовано?), белый кабинет, запах спирта, укол… сильный укол в руку, лицо… лицо… лицо… вспышки ламп над головой, свет, тень, свет, тень, лицо матери, смертельно испуганное, седой старик… и снова, лицо. То самое лицо.