— Я вам пришлю… Кстати, Шалунов передал вам посылку Курасова?
— Передал. Но я последовала вашему «дурному» примеру.
— Напрасно. Мы — одно, вы — другое.
— Совсем не напрасно. Да и что такое шоколад? Что я, ребенок? Вот бы покушать чего-нибудь вкусненького! Поджарить бы картошечки с салом, с луком, а? Вилкой бы положить на тарелку. Понимаете, вилкой! Сегодня раздавала раненым ваши посылки, а у самой слюнки текли. Пришел Батраков. Достал стаканчик серебряный с голубой эмалью, и мы всем по такому стаканчику вина роздали. Как мало все же человеку нужно! Выпьет раненый, ляжет, зажмурится от удовольствия.
Кто-то позвал: «Таня».
— Это ты, Надя?
— Я…
Надя Котлярова приблизилась к ним, поздоровалась.
— Горленко хочет тебя видеть.
— Хуже ему?
— Нет… По-прежнему… но хочет видеть.
— Вы решили задержать пока Горленко? — спросил Букреев. — Мне докладывали. Не лучше ли все же его увезти отсюда?
— Эвакуировать тяжело. Можем изломать и не поправим. Пусть свои шесть недель здесь пролежит… Я пойду. До свиданья.
— До свиданья, Таня.
По знакомой дорожке Букреев спустился к морю и пошел выше минного поля.
Под ногами скрипели камешки. Глухо выплескивались тяжелые зимние волны. У моря было несколько теплей, но сырость пронизывала. Возле подъема на командный пункт его поджидал Манжула.
— Я уж чего только не передумал, товарищ капитан!
— Что же ты передумал, Манжула?
— Нет и нет вас.
— Отдыхал бы…
Ординарец пропустил его вперед:
— Мы с Горбанем пышек достали. Повечеряете.
В кубрике НП, лежа на спине, похрапывал Горбань. Возле амбразуры сидел Кулибаба, мгновенно вскочивший при появлении комбата. Во второй комнате на нижних нарах спал Батраков.
Поужинав лепешкой, испеченной из плохо размолотой ячменной муки, Букреев выпил воды и присел на нары возле Батракова. Тот проснулся и открыл глаза.
— Заждались тебя. Куда ни звонили, никто не знает.
— Я был возле госпиталя.
— А-а-а… Я и не догадался. Думал, ты к Степанову пошел покалякать… Разувайся, Николай… Ноги-то не казенные.
Букреев прилег, заложил руки под голову. Дежурный сидел, облокотившись на стол, и лениво поправлял фитиль в коптилке. Тишина не успокаивала. Букреев не мог уснуть. Повернувшись, он увидел пытливый взгляд Батракова, устремленный на него.
— Чего не спишь?
— Думаю о своих. Добрались откуда! За тысячи километров! А молодец адмирал! Сказано — сделано… Тебе передавали происшествие, Николай Васильевич?
— Насчет дезертиров?
— Да.
— Еще бы! Мы этот случай в ротах обсуждали.
— Успел уже…
Засыпая, Букреев слышал ровный голос Батракова, рассказывавшего ему о своей семье, о дочках. А ночью приснился расстрелянный, глубокие следы на песке и хмурое море, по которому носились как бы свитые из тумана толстые шипящие змеи.