Букреев сразу припомнил характеристику Рыбалко, данную адмиралом.
— Но Рыбалко все же сломил «противника»? — Букреев ободряюще улыбнулся смущенному Рыбалко.
— Сломил, товарищ капитан! — рявкнул Рыбалко.
— Помолчите, товарищ старший лейтенант! — строго заметил Батраков.
— Виноват, товарищ капитан! — не меняя позы, отрубил Рыбалко.
Его украинский выговор и смешливые глаза с огоньком природного лукавства понравились Букрееву. Рыбалко — один из любимцев в батальоне, и ему многое прощается. Букреев догадался и о причине взволнованности Батракова: ведь он проводил занятия, и вот сразу, при новом командире, получилось как-то плохо.
Батракова окружали офицеры, одетые в такие же куртки морской пехоты, что и рядовые. Некоторых из них Букреев знал — они входили в первое формирование в городе П., но большинство было ему незнакомо. Рядовые сидели под деревьями, курили, прислушивались к разговору.
Узнав о прибытии на ученье нового командира батальона, люди приподнимались, стараясь рассмотреть его.
Букреев приказал позвать раненых.
— Разрешите обратиться, товарищ капитан? — сказал командир пулеметной роты старший лейтенант Степняк. — Мне кажется, командир роты старший лейтенант Рыбалко неправильно форсировал речку.
— Почему неправильно? — Рыбалко сразу вспыхнул. — Этот Степняк всегда что-нибудь…
— Не перебивайте! — Батраков сердито посмотрел на него.
Степняк с подчеркнутой снисходительностью выдержал паузу.
— Рыбалко всегда любит фронтальные прорывы и поэтому безрассудно лезет напролом. — Степняк подчеркнул последнее слово. — Его знаменитое «сломыв» когда-нибудь выйдет ему боком.
— Сейчас трудно решить, кто прав, кто виноват, — спокойно сказал Букреев, выслушав Степняка. — Успех штурма укрепленной полосы иногда в большей мере зависит именно от стремительности, от натиска. Во время же учебных занятий всегда бывает трудновато решить, так или не так проведена операция. Ведь противник-то условный и вообще все условно… Я помню — еще в военной школе в спорных случаях нам приводили в пример одного старого капитана, который сорок лет служил в армии, сорок лет на маневрах брал Своей ротой одну и ту же горку и все время ошибался.
Офицеры одобрительно засмеялись.
Манжула привел раненых. У одного из них, Воронкова, некрасивого, угрюмого человека с широкими, сильными плечами, была перевязана рука; второй, Кондратенко, бравого вида старшина минеров с эсминца «Беспощадный» с двумя орденами Красного Знамени и медалью за оборону Севастополя, совсем не был перевязан. Букреев обратил внимание на то, что Кондратенко, в отличие от всех, был без куртки, в одной гимнастерке.