Интересно, а она как — вся моется или частями? Ноги там, зубы…
«Как у вас там ходят бабы? В панталонах али без?».
Наконец все затихли — и хозяйка, и куры, и тараканы. Только где-то у остывающей печки изредка поскрипывало что-то деревянное. А с меня слетела дремота. Как рукой сняло. Поскольку встал третий главный вопрос.
Тишина, покой, темно как… как в ящике. И тут я со своей интеллектуальной… суетнёй. А куда деваться?
«Никто не даст нам избавленья,
Ни бог, ни царь, и ни герой.
Добьёмся мы освобожденья
Своею собственной мозгой».
Именно — «мозгой». Поскольку на другие части тела всегда найдётся чего-нибудь «… с винтом».
С мозгой получается так.
Вопрос первый: во что я вляпался. Ответ найден: Русь. Древняя. Можно сказать: домонгольская. Можно — «Святая Русь». Ну, «град Китеж» до затопления и всё такое.
Начало второй половины 12 века. Киевщина. Спектр отклонений от известной реальности — не определён. Всё весьма предположительно, даже маразматично… но противоречий — ни внутренних, ни внешних — не наблюдается.
Вопрос второй: как я в это вляпался. Носит вспомогательный информационно-системный характер. Ответ найден: переброс персональной психоматрицы между ветвями мирового дерева в виде информационного пакета. Маразм и противоречия — аналогично предыдущему.
Кстати. Съём матрицы прошёл в момент смерти. Моей. По логике — и на принимающей стороне должна быть сходная ситуация. То есть, мальчик этот, в теле которого я обретаюсь, или уже имел клиническую смерть, или топал к ней семимильными шагами.
Недоказуемо. Но совесть успокаивает. Типа: не украл, отобрал, а нашёл, подобрал и спас.
Теперь третий вопрос: ну и кто я после этого?
Это не самоидентификация. Тут все чётко — я это я.
Кто я для окружающих? Имя, возраст, место жительства, род занятий, семейное положение… И кем я здесь могу быть или стать. Вот встану на ножки и…
«Кем работать мне тогда? Чем заниматься?».
Интересно, кроме имён князя и того мужика, которому голову рубили, я других имён не слышал. Или — не разобрал. Как горбунью зовут — не знаю. Меня она по имени — ни разу.
Не специфично. Люди вообще друг к другу по именам редко обращаются.
— Любезный супруг мой Иван Юрьевич, не соблаговолите ли вы передвинуть столь дорогие всему нашему семейству чресла свои в направлении боковой спинки сидения сего, именуемого в просторечии диваном?
— А в ухо?
— Сдвинь задницу, муженёк, телик смотреть неудобно.
Судя по одежонке, которая на мне была — из неблагополучной семьи. Рвань какая-то. Может, из крестьян. Которых здесь, вроде бы, называют смердами. «Смерд смердячий». А крестьяне — это «христиане». Это уже возвышенно. Типа: «братья и сестры». Во Христе, разумеется.