Он вынес на себе тяготы трех браков и более самому себе такого не желал. Любой союз — это унижение, унижение и еще раз унижение. Вопрос его прочности и длительности лишь в том, когда кому-то из двоих соучастников этого кошмара надоест быть опущенным. Комендант попытался забыть эти «многия печали», оставив только выжимку практического знания. Больше никаких порядочных девушек! Они — самые опасные пираньи. «Я девушка порядочная, поэтому беру дороже» — известный анекдот. Никаких более благополучных и сытых. И вообще любая норма, в конце концов, обернется жадной и жестокой особью. И потому с некоторых пор Комендант испытывал стойкое влечение лишь к женщинам на грани самоубийства. Вот они отдаются без страха и упрека и без глупостей. Ладно, так уж и быть, самоубийство можно заменить глубоким отчаянием. Главное — чтобы она была живая от боли, живая, дикая, сладкая от своей обреченности. И запах этих терпких миазмов он чуял за версту. Как отцов старинный приятель дядя Каруш чуял, в какой пельмень его карабахская бабушка спрятала железную пуговицу. Сам рассказывал и смеялся, завораживая бесполезной метафизикой своего дара. Хотя пуговица-то была на счастье, разумеется!
А с Евой можно разговаривать, дерзить, заигрывать. Слушать любимое и запылившееся — джаз, фильмы, прочее искусство, и при этом кушать дешево или вообще она сама приготовит. Не бог весть что, но вкусно — жареную картошку, салат с лососем и оливками, опят в сметане. Хотя и от прочих бонусов Комендант не отказался бы — как это у них бывало. С ней можно смотреть на закат и обдумывать завтрашние переговоры — она не пикнет в поисках внимания к своей персоне. Она не требовательна и едва маняще уловима, как аромат цветущих яблонь. Может, поэтому с ней никогда не получалось… В основе любой привязанности всегда незавершенность.
Призрак Черного шахматиста
Чуть раньше назначенного времени Ева, аристократически ежась в любимом терракотовом палантине, вошла в кафе. Она решила, что оденется располагающе уютно, без вызова, без роскоши, чтобы не создавать впечатление обеспеченной дамочки с претензиями. Ее уже ждали — Ева была слегка разочарована. Она хотела какой-то интриги, а здесь все было прямолинейно. Раз гейша — значит, восточный разрез глаз. Хотя… правильно сделала девица, что именно эту свою характерную примету не стала выпячивать, притом что подробно расписала, во что будет одета. «На голове платок в бирюзовый горошек…» — надо же, как романтично! Ева, стараясь быть уверенной и зрелой — хотя чувствовала себя феерически глупо, — подошла к своей визави: