Вдруг до него донесся подозрительный звук. Он оглянулся. Звук доносился из-за выцветшей синей занавески, скрывавшей нечто, стоящее у стены. В голове у него пронеслась мысль, что все это может оказаться ловушкой. Военная стража на каждом углу кожу с воров сдирает, и все же разбои и убийства цветут в городе пышным цветом. Судья быстро встал, шагнул к занавеске и рванул ее в сторону.
Он невольно покраснел. У стены стояла деревянная колыбель. Из-под толстого, залатанного одеяла высовывалась круглая детская головка. Большие умные глазки смотрели прямо на него. Судья торопливо поправил занавеску и поспешил на свое место.
Жасмин внесла большой чайник. Налив судье чашку, она сказала:
— Вот, выпейте. Это особый сорт чая; говорят, он лечит кашель.
Она отправилась за занавеску, вернулась с ребенком на руках и отнесла его к постели. Одной рукой она расправила одеяла, а другой перевернула подушку.
— Простите мне этот беспорядок, ваша честь, — сказала она, укладывая ребенка на кровать. — Я принимала клиента прямо перед тем, как меня позвали к наместнику прислуживать за обедом.
С непосредственностью, отличающей женщин ее профессии, она стянула рубаху. Теперь на ней были только широкие штаны. Со вздохом облегчения она вытянулась на кровати, потом взяла ребенка и пристроила его у левой груди. Ребенок довольно зачмокал.
Судья Ди глотнул целебного чая; напиток приятно горчил. Помедлив, судья спросил Жасмин:
— Сколько твоему ребенку?
— Два месяца, — вяло отозвалась она. — Это мальчик.
Взгляд судьи упал на длинные белые шрамы, избороздившие плечи женщины; один широкий рубец сильно изуродовал ее правую грудь. Она подняла глаза, заметила этот взгляд и безразлично сказала:
— О, они не собирались так делать, это я сама виновата. Когда меня секли, я извивалась, пытаясь вывернуться, вот плеть и завернулась через плечо, поранив мне грудь.
— За что тебя секли? — спросил судья.
— Долго рассказывать, — только и ответила она, сосредоточив все свое внимание на ребенке.
Судья Ди допил свой чай. Теперь дышать ему стало легче, но в голове все так же пульсировала тупая боль. Когда он выпил вторую чашку, Жасмин отнесла младенца в колыбель и задернула занавеску. Она подошла к столу, потянулась и зевнула. Показывая на ложе, она спросила:
— Как насчет этого? Я уже немного отдохнула, а чай вряд ли стоит того, что вы мне заплатили.
— У тебя превосходный чай, — утомленно проговорил судья, — он стоит более того, что ты получила. — И чтобы не обидеть ее, тут же добавил: — Я бы не хотел заразить тебя этой проклятой легочной болезнью. Я выпью еще одну чашку, а затем пойду восвояси.