На балконе курил отец.
– Ну привет.
– Не думал, что ты приедешь, – тихо сказал я.
– Я очень уважал Зою Максимовну. А как ты сам? Ты же с ней жизнь прожил.
– Давно это было. Я и забыл.
Я хотел заплакать, но ничего не вышло. В детстве отец запрещал мне плакать, и в какой-то момент я просто разучился.
– Если бы ты жил со мной, я бы сделал из тебя человека.
Он придушил окурок и посмотрел куда-то в сторону, словно боялся меня.
– Ты сам ушёл.
– Я хотел тебя забрать, это твоя мать не дала. На самом деле она тебя погубила. Я бы отдал тебя в лучшую школу в Москве. Стал бы настоящим художником.
– Дачи бы новым русским расписывал?
– А что, на стройке лучше? – рявкнул он.
Я повернулся и ушёл к матери на кухню.
– Чего он там рычит? – осведомилась мать.
Она всё слышала – окно кухни выходило в ту же сторону, что и балкон.
– Как обычно.
– Он ничего не понимает.
Это было правдой. Он ничего не понимал. Впрочем, мама тоже. Уже много-много лет.
Я работал на стройке потому, что мне нравилось название моего занятия – учётчик песка. Будто я скрупулёзно подсчитывал каждую отдельную песчинку в огромных песочных часах, висящих в центре Вселенной. На самом деле я считал машины с песком. Я приходил домой и был предоставлен сам себе. Я гулял по городу, заходя в необычные переулки, заглядывая во дворики и пробираясь в заброшенные дома. Конечно, я больше не надеялся найти машину времени, но делал это по привычке. Уже подростком я понял, что создать машину мне никогда не удастся, а в период полового созревания перестал её искать. Но привычка бродить по тёмным закоулкам сохранилась. Я возвращался домой и садился рисовать. Люди с суровыми, обездвиженными лицами глядели с моих картин на песочные часы, возвышающиеся над миром, из которого ушла надежда. Я никому не показывал свои картины, потому что не понимал, зачем.
Мать позвала отца на кухню, и мы сели есть. Отец с матерью что-то обсуждали. Вспоминали бабушку. Несмотря на длинные, неловкие паузы между фразами, они на мгновение увлеклись друг другом и оставили меня в покое. Я задумался и стал глядеть в окно, где наматывал круги вокруг двора мальчишка на обшарпанном советском велосипеде «Школьник», точно таком же, как был когда-то у меня.
– Что ты ешь-то еле-еле? – спросил отец. – Как будто насильно в тебя запихивают.
«Весь в мать» не прозвучало, оно как будто проступило в воздухе. Стало ясно, что папа забылся и нечаянно вошёл в роль главы семьи, оказавшись в ситуации «все вместе за столом», которая не возникала с тех пор, как они развелись. Мама собиралась что-то сказать, но не придумала, что именно, и поэтому странно пялилась на меня.