Я пишу эти записки, когда наверняка уже объявлено о моей трагической кончине в ходе эксперимента по трансфузии. Не знаю, как Гастев, злой гений, Франкенштейн, взращенный мною на погибель всего, что я ценил в жизни, обойдется без предъявления моего тела скорбящим коллегам и товарищам, которые, возможно, захотят проститься с безвременно и трагически погибшим, но уверен — ради подобной малости он не станет меня убивать. Я — важнейшая часть его плана.
А значит, обречен жить, если состояние, в котором пребываю, можно назвать жизнью. Вскрыта грудная клетка, тянутся провода, а самая важная трубка воткнута в печень, дабы продолжать извлекать из тела субстанцию, которой столь неосмотрительно одарил меня Мэнни. Инженер Мэнни, как до сих пор мысленно его называю. Крепкие ремни обхватывают тело, дабы малейшее движение на нарушило работу машин, которые поддерживают во мне условность жизни.
У меня нет сердца, кровь по жилам гонит насос.
Единственное послабление Гастева — подвижность кисти правой руки, которой пишу эти записки. Любезность моего Франкенштейна столь велика, что он соорудил удобную подставку, где крепится пачка листов и карандаш, — удобнее заполнять листы текстом, а затем одним движением откладывать исписанные страницы в подготовленную коробку. Гастев — фанатик НОТ. Увидевший меня оценил бы холодную изощренность научной организации моего последнего труда.
Следует признать, мое нынешнее состояние весьма похоже на то, в котором я оказался много лет тому назад, словно судьба провела меня витком диалектической спирали. Тогда я, революционер и ученый, без остатка отдавал все силы двум страстям, полностью поглощавшим мои помыслы, — борьбе за освобождение рабочего класса от капиталистического гнета и научным изысканиям, чью область я очертил столь широко, насколько возможно, ибо во мне жила глубочайшая интуиция — дробление наук на физику, химию, биологию, социологию, историю сродни дроблению единого пролетарского класса национальными границами. Границы государств препятствовали объединению пролетариата в решительной борьбе за торжество коммунизма. Границы наук — есть нарушение принципа непрерывности, господствующего в пространстве и времени.