— Но я же всегда пьяна, — отрезала Алица. — Так ты затем пришел: срать в душу, сколько мне пить? Или снова похныкать, какое я чудовище, какая… — она с ногами сидела на кровати, но и в такой позе умудрилась покачнуться. От неловкого жеста жена упала на подушку. — Жаль мертвую птицу, но не жаль дохлой рыбы, — сказала она невпопад.
Цитата? Похоже на то, но Штех не знал наверняка. В этом вся Алица: еще чертовски красива, чертовски умна — и пропитана гнилью от макушки до кончиков пальцев. Гнилью и алкоголем.
— О чем ты? — чувствуя, что закипает, медленно проговорил Блаз.
Жена — бывшая жена, призрак — усмехнулась.
— Честно? Мне не доставляет радости тыкать тебя носом, как щенка в лужу. Можно один раз позвонить в дверь. Прийти и рассказать, как я пила. И как со мной было жутко. Можно два, три, но ты же повадился ко мне, как домой.
«Это ты сидишь в моем номере», — подумал Блаз, но жена не дала ему вставить слово:
— Тебе не кажется, что это нездорово — приходить раз за разом, рыдать, а после рассказывать, какая я дрянь? Не думал, что если не загонять меня в рамки, не диктовать, кто я — я тоже могу быть другой? А хотя — как же я забыла? У кого все в порядке с головой, они так себя не ведут. Ведь ты же навестил всех психиатров, и все сошлись, что я ненормальная.
Ненормальная, да. Это он знал всегда. С первых месяцев, задолго до бутылок, спрятанных за шкафом, на балконе и даже в духовке. Большую часть времени то была Алица — его Алица, добрая, верная, любящая, которая раз в полгода необъяснимо превращалась в урода.
— Птицы и рыбы, — напомнил, стиснув зубы, Блаз.
— О, это просто! Ты всегда меня шантажировал. Но скажи, что и я тоже могу уйти — и все, ранимую личность терзают! Тебе всегда хуже, ведь ты же громко кричишь! Блаженны те, кто голос имеет.
Чертово Писание. Или она просто сочиняет на ходу?
— Даже не знаю, что лучше. Дать себе утонуть в грязи, пока ты возносишься на пьедестал святости, или…
Ему приходилось стрелять в человека. Он видел смерть. Но никогда, никогда еще, кроме глупых школьных драк, он никого не бил. Тем более женщину.
От удара ее голова мотнулась влево, медные волосы разметались по подушке. Но умолкла Алица лишь на мгновение. Ну точно — призрак!
— …о да, ты же все годы терпел! «Здесь покоится Блазей Штех, он срал в душу жене»! Нет, Блаз, ты не птица. С пятого раза ты — дохлая рыба. Чувством нельзя опозориться, можно просто надоесть.
Нет, это невыносимо! Он еще раз замахнулся…
И понял, что все слова — обманка.
Черт знает, откуда, но в руке у Алицы появился нож. Мгновение тот смотрел Блазу промеж ребер, а потом Штех стал выворачивать его острием от себя.