Утро выдалось прескверное. Голосили трамваи, Амила гремела на кухне посудой, мальчишки на заднем дворе не могли управиться с каретой, а матушка впервые за пару месяцев села за старый клавесин. Тюльпинс перевернулся с одного бока на другой и натянул на голову одеяло. Теперь прохлада комнаты нещадно щипала его за голые ступни, и парню пришлось поджать колени к животу. Если конец лета выдался таким гадким, чего же тогда ждать от осени?
Жизнь казалась Тюльпинсу отвратительной. Усталость заполняла все внутри, хотя уставать ему было не от чего. К прибыльному делу матери парень пока никакого отношения не имел, получать образование в Седьмом раздумал – слишком уж далеко от дома, да и матушкино здоровье не позволяло покидать ее надолго. Поняв наконец, что всю прекрасную и обеспеченную жизнь ему предстоит провести в Сорок Восьмом, Тюльпинс замкнулся в себе еще больше и все чаще отказывался даже выходить из дома.
А эти люди… Молодой господин поморщился от одной мысли, что ему придется пусть даже не идти сквозь толпу, но ехать в трамвае с другими господами. Зная о деньгах его матушки, они никогда не обделяли его вниманием. Каждый считал своим долгом справиться о его здоровье, о здоровье милой матушки, о здоровье Кайли, Амилы и чуть ли не всех слуг в их доме. Тюльпинс только морщил нос и кивал, а господа расценивали его ответ как хотели.
– Тю-ю-юльпи! – послышался визгливый голос матушки снизу. – Встал ли мой милый пирожочек?!
Ступеньки заскрипели под тяжестью обрюзгшего тела, и Тюльпинс раздраженно скинул с головы одеяло и поднялся с постели. «Тюльпи! Пирожочек! – гневно думал он, завязывая атласные ленты халата. – Мне уже шестнадцать. Целых шестнадцать!»
– Доброе утро, моя радость! – Матушка вплыла в комнату и стала у двери, чтобы отдышаться. Подъем на второй этаж становился для нее все сложнее.
Тюльпинс отвернулся к окну и недовольно поджал губы.
– Мой сладкий, мой хороший! – Мать прошла в комнату и первым делом звонко чмокнула сына в щеку.
Тюльпинс тут же брезгливо отер след от поцелуя ажурным носовым платком и тихо сказал:
– Мама, прекращали бы вы есть пироги Амилы, они слишком жирные.
– Ох, милый мой! – Матушка похлопала себя по животу покрытой поперечными складками рукой. – Нужно есть, пока можешь, вот что я тебе хочу сказать! И ты, умница мой, не отстаешь!
Тюльпинс с некоторым недоумением посмотрел на свой живот, который, конечно же, еще не достигал размеров матушкиного, но был к этому довольно близок, и с раздражением спросил, желая перевести тему:
– Мою карету починили? Я бы хотел навестить Самсела. Давно нам пора помириться.