Тюльпинс поерзал: ему стало не по себе. Сам он руку на слуг не поднимал, но иногда велел Кайли устраивать самым нерадивым взбучку. Тогда ему это казалось естественным: он хозяин и просто обязан их воспитывать. Они ведь безмозглые, в жизни ничего не понимают… Но Ниса плакала горько и устало, ее карие, с легким медовым оттенком глаза полнились болью, а добродушное лицо Кая посерело и вытянулось. Стало быть, и слуги все понимают? У них тоже все по-настоящему, как и у господ? Тюльпинс нахмурился. А не должен ли он был заступиться за девочку? Тогда бы у Кая не испортилось настроение… Но нет, какое право он имел вмешиваться? Абсолютно никакого. Кто-то подчиняет, а кто-то подчиняется. На этом законе держится все в их Хранительстве.
– Ниса, бать у тети Майчи сейчас. Ты иди к ней тоже, хорошо? Она накормит тебя, да хоть поспишь с дороги. У нас тут… – Кай осекся, понимая, что Тюльпинс сидит за его спиной. – Старейшина попросил присмотреть, в общем…
– А что, Кай, много рыбы идет? Хватит сторговаться на зиму? – Ниса перестала плакать и обеспокоенно посмотрела на брата.
– Много, Ниса! – Кай подхватил сестру на руки. – Хоть на три зимы хватит! Ну, беги!
Ниса чмокнула брата в щеку, бегло, как дикий зверек, посмотрела на Тюльпинса и выскочила за дверь.
Кай застыл на миг, сосредоточенно глядя в окно, но потом привычно улыбнулся и воскликнул:
– Ну, Красавица, некогда нам сопли размазывать! Кормить тебя буду да одевать. Старейшина уж заждался, наверное.
К реке вышли меньше чем через час. Котлета из рыбы отлично грела живот, крепкий чай с медом и еловыми шишками бодрил мысли, а про нахальных хохотушек не хотелось и вспоминать. Тюльпинс был бы вполне доволен, если бы резинка штанов Кая не впивалась в его нежную кожу, а рубаха застегнулась на все пуговицы. Одни сапоги – высокие, до верхней трети бедра – устроили молодого господина. Никогда прежде ему не приходилось носить столь удобной обуви.
Возле моста он попрощался с Каем и, полюбовавшись пару минут на сверкающую водную гладь, двинулся к домишке Старейшины. Дверь оказалась широко раскрытой, и молодой господин счел это за приглашение.
Небольшой коридорчик вывел его в единственную комнату с очень скудной обстановкой: только лежак из плотной ткани говорил о том, что здесь может кто-то жить.
– Ну, не смотри так придирчиво. – Булутур, стоя на носках, запахивал занавески на окнах. – Я же говорил, что тебе здесь не понравится. И сапоги сними, у моста небось в лужу вступил, натопчешь мне тут.
– О, я не… – смутился Тюльпинс, прислоняясь к стене, чтобы стянуть сапоги. Он обернулся к коридорчику и стыдливо замолчал, глядя на следы грязи на полу.