– Это мой папа? – спросила она.
Сжатые в кулак руки лежали у Оливии на коленях.
– Нет, детка.
Мои глаза оставались на дороге, но рука зависла над телефоном.
– Могу я на него ответить? – спросила она.
– Конечно, – рассеянно ответила я.
Кончик ее пальца скользнул по экрану.
Обеими руками она взяла телефон, прижала его к щеке и замерла.
Прошло несколько секунд.
– Хорошо, – сказала она, передавая мне телефон.
Я поднесла его к уху.
– Эмили, – послышался голос. – Это я.
Шок. Звук исчезает. Нейроны замедляются, выстраивая защитный механизм.
На мгновение время исчезло – не существовало никакого разделения между прошлым и будущим.
Во всяком случае, разумного.
Мне снова было десять. Волосы у меня на затылке встали дыбом за мгновение до стука в дверь. Все утро в доме стояла такая тишина, что было слышно эхо от тиканья часов в коридоре. Моя мать, уже настолько раздраженная, что даже заплакала, когда стакан выскользнул из ее рук и разбился, помчалась через холл, приглаживая волосы. Она уже знала, я уверена.
Потому что я тоже знала.
Тишина была языком – затишье было многозначительным, тело испускало дух.
Двое мужчин, скрестив руки на груди, щурились от солнца. У одного хватило смелости прямо посмотреть на маму. Ни один из них не осмелился взглянуть на десятилетнюю девочку, стоящую позади нее.
– Да, – ответила мама на их вопрос. – Это дом доктора Сидни Файерстоуна.
Мужчины вошли внутрь, тот, что повыше, опустил глаза. Он объяснил, что медицинская миссия – это огромный риск. Вирус, сказал он, названный H1-N24, был смертельным и заразным и имел самый короткий инкубационный период из всех известных.
Моя мать уронила кухонное полотенце, которое отжимала.
Оно упало так тяжело, что, клянусь, еще в течение многих лет я могла видеть отметину, где оно приземлилось – скрученный, призрачный символ, вдавленный в твердую древесину, означающий быстроту перемен.
Жизнь до, жизнь после.
Оно отметило легкость, с которой люди могут исчезнуть. Но, как оказалось, иногда случалось и обратное.
Я закашлялась, не находя слов.
– Кто…
– Эмили, это Паоло. Это я. Ты должна выслушать. Ты сейчас в опасности.
Я сразу поняла, что какая-то часть меня все это время отказывалась принимать факт его смерти. Они так и не нашли его. Были похороны, но он не умирал.
Есть восприятие, есть мысль, за мыслями таятся чувства. Но за чувствами, глубже всего, находится интуиция.
И я никогда не должна была игнорировать свою интуицию.
Сейчас я была в реальности, где его слова продолжали быть частью этого мира. Невозможность его голоса сузила область моего восприятия. Справа и слева от меня все потемнело.