– Ты пугаешь…
Меня… Он чуть не сказал: Ты пугаешь меня. Я повернула голову через плечо и встретилась с ним взглядом, прежде чем он успел договорить. Смуглая кожа, мягкие усталые глаза. Может, сорок пять, может, пятьдесят лет. В том возрасте, в каком я представляла себе своего отца. Неужели это он? Он вернулся? Какое-то безумие, я это понимала.
Незнакомец сказал:
– Я увидел тебя из своего окна. – Он указал на здание. – Я видел, как ты шла, а потом вскарабкалась на эту штуку. Я подумал, может, тебе нужна помощь.
Я не могла произнести ни слова.
А потом: шуршание шин, полицейская рация. Никакой сирены – я обратила на это внимание. Никто не хотел меня пугать.
Призрака не спугнешь. Я уже была мертва.
Хотя и не до конца. Не настолько мертва, чтобы чьи-то руки не могли схватить меня за плечи и оттащить назад с выступа на бетон. Потом зажглись огни – синие и яркие, словно всполохи звездного света, о чем-то возвещавшие… Что же это было? Большая черная клякса, которую они не могли видеть, была арестована. Я плюнула на пол машины. Наручники холодили мои запястья. Человек с усталыми глазами исчез в лестничном пролете. За его спиной хлопнула металлическая дверь.
Моя голова была полна… чем-то. Чем-то, что делало сон неизбежным, непреодолимым. «Как говорят пришельцы, – подумала я, прежде чем закрыть глаза, – сопротивление бесполезно». Когда двери снова открылись, я оказалась в компании другого немолодого человека – Марти. Он провел меня через всю мою первую госпитализацию. У него была добрая улыбка и кусок веревки в руке. Он пытался показать мне, что все сломанное можно починить. Тогда у него еще плохо получалось. Годы спустя он отбросил все доводы разума и рекомендовал меня в аспирантуру.
В больнице я знала, каков будет мой диагноз, еще до того, как его озвучили, потому что боялась биполярного расстройства с тех пор, как себя помню. Я со страхом оглядывалась на историю своей семьи и раз за разом представляла, как моя бабушка на закате переходит ту стеклянную реку. Я видела сны, в которых бабушка поворачивалась, и ее лицо было моим лицом, и ее ужас – моим. Я представляла себе, что это расстройство еще спит, генетически обусловленное, ждущее своего часа. Так, как это делают спящие клетки. Как это делает рак.
Чем больше я старалась не обращать внимания на изменения своего настроения в средней и старшей школе, тем хуже у меня это получалось. Каждый тоскливый день казался началом конца. Каждый раз, когда я слишком долго смеялась или долго не могла заснуть, я думала, что, видимо, слетаю с катушек.