В ярком рассказе Мюррей о том, какой ей видится ее собственная тучная телесность, пока она сидит в кабинете у врача, подчеркнута подвижность, изменчивость тучной плоти:
Под взглядом доктора я становлюсь огромной и расплывчатой. Я чувствую, как моя плоть переливается через края стула, стекая по его ножкам, растекаясь масляными лужами по полу. Я словно расползаюсь по комнате, заполняя все уголки его кабинета своей тучной плотью… Я – топкая, склизкая плоть [Murray, 2008, p. 11].
В рассказе Мюррей передана гротескная природа ее тучной плоти и ее отвращение к себе самой, когда она представляет себе, как она, наверное, выглядит в глазах врача. Она описывает свое гротескное тело как пачкающее, отвратительное в своей несдержанности, своем скользком расползании, отрицании границ. В ее словах отзывается ненависть к себе, которую испытывают тучные люди из-за своего тела и из-за того, как, по их мнению, их воспринимают другие.
Оуэн также дает яркое описание своих переживаний по поводу объемов своего тучного тела в тисках нормативов общественных мест:
Мое тучное тело выплескивается за пределы отведенных ему семнадцати дюймов самолетного кресла… оно просачивается наружу, нарушая границы предписанных параметров. Авиалинии сконструировали эти крохотные пространства, чтобы максимально увеличить свою прибыль, и многим (возможно, большинству) из нас не так-то просто в них втиснуться. Тем не менее мое тело, выходящее за пределы подлокотника, условную границу условного места, приводит в бешенство людей, сидящих рядом со мной. Это их место, говорят они мне. Но, как бы мы ни старались, мое тело не может вписаться в пределы «моего» места. Отказ моего тела соответствовать этим произвольно установленным социальным и межличностным границам приносит нам всем неудобства и может даже взбесить моего попутчика. Из-за моего непокорного тела возникает масса вопросов: подлежит ли пространство вообще делению? А если так, то кто имеет право его делить и почему? В самом ли деле пространство, в которое просачивается моя тучность, принадлежит моему попутчику? Должны ли эти места оставаться неизменными, стандартными, или же их можно раздвигать и сужать при необходимости? Где кончается их место и начинается мое? А если место – наше, если оно – часть нас, то где тогда кончаются они и начинаюсь я? [Owen, 2015 (курсив в оригинале)].
Отвращение – реакция на тучные тела других людей, как в следующем пассаже:
Их тяжеловесность, огромные размеры, рыхлость вызывают у меня физиологическую брезгливость. Я с отвращением наблюдаю за их маневрами, как они оценивают ширину прохода, размер и прочность кресла. Складки плоти свисают с подбородков, рук, животов. Я словно чувствую вес этой дряблой, наполненной жиром кожи. У меня сводит желудок, и желчь поднимается к горлу – инстинктивная реакция при виде этих людей [Shapiro, 1994, p. 71].