– Мэндор никогда не оговаривается. Никогда не будь ему врагом, сын.
– Неужели мы говорим об одном и том же человеке?
Мать щелкнула пальцами.
– Конечно, ты знал его лишь ребенком. Потом ты ушел, и с тех пор ты видел его всего несколько раз. Да, он коварен, хитер, опасен.
– Мы всегда отлично ладили.
– Разумеется. Он никогда не враждует по пустякам.
Я пожал плечами и вернулся к еде.
Через какое-то время мать сказала:
– Осмелюсь предположить, что меня он охарактеризовал подобным же образом.
– Ничего подобного не припоминаю, – ответил я.
– Он дал тебе еще и уроки осмотрительности?
– Нет, хотя недавно я и почувствовал необходимость ей поучиться.
– Несомненно, в Амбере ты приобрел некую ее толику.
– Если так, то столь малую, что я и не заметил.
– Ну-ну. Может, я не буду больше приносить тебе огорчения?
– Сомневаюсь.
– И все же что хотели от тебя Путь и Логрус?
– Я говорил тебе – чтобы я принял чью-либо сторону.
– Так трудно – решить, кого ты предпочитаешь?
– Так трудно – решить, кто меньше не нравится.
– Потому что они, как ты выразился, манипулируют людьми в своей борьбе за власть?
– Именно.
Мать рассмеялась:
– Это выставляет богов не в лучшем свете, чем нас, прочих. Зри здесь истоки человеческой морали. Что все же лучше, чем совсем ничего. Если эти причины недостаточны для выбора, руководствуйся другими соображениями. Ты, в конце концов, сын Хаоса.
– И Амбера, – добавил я.
– Ты вырос во Владениях.
– Но жил в Амбере. Там у меня родичей не меньше, чем здесь.
– Все действительно так просто?
– Если бы не это, было бы значительно проще.
– В таком случае ты должен взглянуть по-иному.
– Что ты имеешь в виду?
– Спрашивай не кто больше всего взывает к тебе, а кто больше всего делает для тебя.
Я попивал прекрасный зеленый чай, в то время как шторм подкатывал все ближе. Что-то плескалось в водах нашей бухты.
– Прекрасно, – кивнул я. – Спрашиваю.
Мать с улыбкой наклонилась вперед, и глаза ее потемнели. Она всегда превосходно контролировала свое лицо и всю внешность и меняла их по собственной прихоти. Она вроде оставалась той же, но временами казалась совсем девчонкой или вдруг превращалась в зрелую интересную женщину. Обычно же она останавливалась где-то между двумя этими ипостасями.
Но сейчас ее лицо приобрело какие-то вечные, вневременные черты – не столько возраста, сколько сущности Времени, – и я вдруг понял, что никогда не знал ее истинный возраст. Лицо матери будто подернулось пеленой какого-то древнего могущества.
– Логрус, – сказала она, – приведет тебя к славе.
Я не отрывал от нее пристального взгляда.