«Я не хочу!» – полыхнуло в груди.
Страх стал таким острым, что Николай Федорович ощутил его физически, как укол или удар ножом.
«Я не могу это увидеть, потому что…»
Додумать не удалось. Из темноты высунулась рука и взялась за перила.
Николай Федорович отшатнулся назад и издал тонкий, беспомощный, птичий крик. Рука была худая, коричневая, как у мумии, выше кисти прикрытая ветхими лохмотьями. Кожа, покрытая отвратительными пятнами, струпьями, местами отвалилась, обнажая кость. Теперь было понятно, откуда этот запах – его издавал разлагающийся труп!
Но трупы не восстают из могил! Почему же тогда…
Петровский не был бы настолько богат и успешен в делах, если бы не умел в критический момент принимать правильные решения. А в данном случае, если он желал сохранить здравый рассудок, решение могло быть лишь одно.
Уйти отсюда как можно скорее, а после постараться убедить себя, что ему почудилось. Что виной всему – игра теней, усталость, головокружение от неприятного запаха. Капуста гниет, ее, вроде бы, как раз квасили недавно. Конечно, так и есть!
Николай Федорович, более не мешкая и не размышляя, попятился и выскочил наружу, закрыл за собой дверь и быстрым шагом пошел прочь.
Не оглядываться! Не останавливаться!
«Дверь сейчас откроется, та тварь выберется наружу и…»
Дверь не открылась. Уже отойдя от нее на несколько шагов, Петровский сообразил, что не ощущает никакого запаха.
Точно – показалось, померещилось! Иначе и быть не могло.
Почти бегом добежав до маленькой столовой, Николай Федорович немедленно вызвал управляющего, велел разбудить других слуг и разобраться с источником запаха. О том, что он увидел в подвале («Ничего там не было! Не было!»), разумеется, промолчал.
Следующие четверть часа были ужасны: Петровский с замиранием сердца ожидал криков и воплей, однако спустя некоторое время Петр Савельевич вернулся и невозмутимо доложил, что в винном погребе и соседних помещениях чисто и сухо. Ничего странного. Ничего необычного.
Петровский был человеком железной воли. Решив поверить в то, что стал жертвой разыгравшейся фантазии, он привел свой план в исполнение, убедил себя в этом, не позволяя усомниться ни на секунду. Когда Наташа вновь и вновь заводила разговор о том, что ей неуютно и страшно в новом доме, Николай Федорович разубеждал жену, говорил с нею спокойным, уверенным тоном, повторяя, что все страхи – это не более чем плод ее воображения и не стоит слушать праздных разговоров.
Это давалось ему довольно-таки легко, благо что дом, словно испытав Николая Федоровича на прочность, попробовав на зуб, отступился. Не пугал больше, не морочил. И Петровский даже стал потихоньку гордиться собой, вернее, собственным здравомыслием: разумный человек, не склонный к экзальтации, всегда сможет обуздать свои нервы, а заодно и всевозможные неведомые материи!