Когда начинают пытать существо, в которое превратился Джеймс Баллантайн, я все еще нахожусь за решеткой.
Звуки, которые он – оно, что бы то ни было, – издает, наводят ужас. У меня мурашки бегут по спине от его пронзительного визга. Кажется, что существо в агонии, что с него сдирают кожу, прижигают плоть раскаленным железом.
«Еще двое суток назад он был одним из нас, – думаю я. – Быстро же жители Ормсколы забыли об этом».
Вспоминаю, как Гэвин усомнился в том, что оланфуили являются монстрами, и как в ответ на это я разозлилась.
Существо испускает жалобный, душераздирающий стон, и я не выдерживаю.
– Выпустите меня, – кричу я и прохожусь ведром по прутьям.
Внизу наступает временное затишье, будто меня услышали, но потом крики раздаются снова, и никто не приходит.
– Они не оставят меня здесь, – твержу я.
– Мэгги не позволит этому случиться, – соглашается отец.
Но даже когда в камере становится светло и солнце восходит над горой, никто не приходит. Они, должно быть, закрыли чем-то окна на первом этаже, потому что оланфуиля все еще слышно. Теперь он непрерывно и истошно рыдает, и это еще хуже. В его плаче есть некая пустота, словно все, что было в нем живого, исчезло, и остались только боль и шум. Это невыносимо, и мне приходится заткнуть уши и начать напевать, чтобы не сойти с ума.
Я стою, согнувшись, и потому не вижу, как кто-то заходит. Ощущаю руку у себя на плече и моментально выпрямляюсь, едва не разбив нос Маррену Россу.
Рен.
Я бросаюсь к нему и крепко его обнимаю.
– Нам нужно идти, – говорит он, после того как горячо целует меня в лоб. – Никто не знает, что я здесь.
– Где Мэгги?
– Ей запретили сюда входить, как и всем женщинам. Вход разрешен только мужчинам. Я вызвался добровольцем, чтобы пробраться к тебе. Они считают, что я пошел за хворостом. – Рен оборачивается. – Тебе нужно уходить; скоро они поймут, что тут что-то не так.
– Мой отец… – прошу я. – Его тоже нужно вытащить.
Надо отдать Рену должное: он не задает лишних вопросов, а просто отдает мне связку ключей.
Я беру ее и подбегаю к соседней камере. Смотрю на замок и перебираю ключи, не решаясь поднять глаза на отца, пока один не проворачивается и дверь не открывается.
Когда я все-таки поднимаю на него взгляд, отец улыбается.
Не отдавая себе отчета, я бросаюсь его обнимать. Чувствую, как его руки сжимают меня, и с благодарностью замечаю, что он пахнет так же, как в моем детстве: немного домом, немного озером.