После проповеди отец Гавриил оповестил всех, что расходиться не надо, так как предстоит важная военная церемония. Есаул и сотники немедленно принялись выстраивать линейные сотни, причём проделывали это весьма сноровисто. Поднаторели они за последние месяцы, проведённые в постоянных тренировках, что не могло не радовать. А народ в предвкушении чего-то необычного во все глаза смотрел на разворачивающееся действо. Оно и понятно, в последние месяцы не до каких-либо развлечений было, один лишь каторжный труд на добровольных началах с хорошей перспективой на будущее.
И вот есаул проревел команду, и все бойцы, как один, приняли стойку смирно. Чеканя шаг, он подошёл ко мне и отрапортовал:
– Атаман, по вашему приказу линейные сотни построены!
– Вольно.
– Вольно! – развернувшись к строю, продублировал он команду и замер в ожидании дальнейших приказов.
Медленно оглядев напряжённых бойцов и притихших людей, я сделал несколько шагов вперёд и, набрав побольше воздуха в лёгкие, громко заговорил:
– Братья и сёстры, на нас войной идёт орда степняков, точное количество неизвестно, но не менее ста сотен с артиллерией. Они идут нас убивать, а выживших обратить в полон и продать на рабском рынке, как скот. Отступать нам некуда, здесь наш дом, и мы его будем защищать и непременно победим. Они будут на Хортице уже завтра, а посему приказываю незамедлительно начать подготовку к обороне, но прежде надо выполнить обязательный воинский ритуал. Каждой казачьей сотне будет вручён именной вымпел. Потеряв его, сотня покроет себя страшным позором и будет расформирована. Боевой отличительный вымпел – это честь и гордость каждого бойца, его он обязан почитать и беречь, и надеюсь, нет, я знаю, в предстоящем сражении со степняками вы покроете себя и свои вымпелы великой славой! – Умолкнув, я резко развернулся к нашему священнику и, чуть поклонившись, обратился к нему: – Отец Гавриил, я попрошу вас освятить наш общий боевой стяг и именные вымпелы линейных сотен.
Священник, одобрительно кивнув, жестом указал служкам вынести алое знамя с изображением Лихого всадника и, когда его вынесли из церкви, звонким, хорошо поставленным голосом запел песню-молитву, да так запел, что даже меня, толстокожего, до самых печёнок проняло, и я, ощущая какой-то безумный душевный подъём, снял кубанку и трижды перекрестился. И тут произошло нечто поразительное… Бойцы, выстроенные в парадные шеренги, видимо, под воздействием песни-молитвы находясь точно в таком же состоянии, все как один сняли головные уборы и повторили мои движения, осеняя себя православным крестом. Неожиданным это было, ой как неожиданным, ведь не было же в местной религии Единого вообще ничего подобного…