- Не истечет, - небрежно ответила Стася, - Мицкевич, например, останется, как был. Его мало волновали пальмы и газаваты.
- Ах, ну разве что Мицкевич, - с утрированно просветленным видом закивал Ираклий. Чувствовалось, его задело. - Как это я забыл!
- Конечно, в плоть и кровь вошло, - примирительно сказал я. - И не только в прошлом веке - и в этом... Считай, здесь одно из сердец России.
- Боже, какие цветы! - воскликнула Стася и кинулась с площадки вниз по отлогому склону; и длинное белое платье невесомым облаком заклокотало позади нее, словно она вздымала в беге пух миллионов одуванчиков. Изорвет по колючкам модную тряпку, подумал я, здесь не польские бархатные луговины... Но в слух не сказал, конечно.
- Серна, - ведя за нею взглядом, проговорил Ираклий - то ли с иронией, то ли с восхищением. Скорее всего, и с тем, и с другим.
Разумеется, зацепилась. Ее дернуло так, что едва не упала. Но уже мгновением позже любой сказал бы, что она остановилась именно там, где хотела.
- Признайтесь, Станислава Соломоновна, - крикнул Ираклий, - в вас течет и капля грузинской крови!
Она повернулась к нам - едва не по пояс в жесткой траве и полыхающих цветах.
- Во мне столько всего намешано - не упомнить, - голос звенел. - Но родилась я в Варшаве. И вполне горжусь этим!
- Действительно, - подал голос я. - И носик такой... с горбинкой.
- Обычный еврейский шнобель, - отрезала она и отвернулась, сверкая, как снежная, посреди горячей радужной пены подставленного солнцу склона.
- Ядовиток тут нет каких-нибудь? - спросил я, стараясь не выдавать голосом беспокойства. Ираклий искоса стрельнул на меня коричневым взглядом и принялся перечислять:
- Кобры, тарантулы, каракурты...
- Понял, - вздохнул я.
Некоторое время мы молчали. День раскаленно дышал, посвистывал ветер. Ираклий достал сигареты, протянул мне.
- Спасибо, на отдыхе я не курю.
- Я помню. Просто мне показалось, что сейчас тебе захочется, - он вытряхнул длинную, с золотым ободком у фильтра, "Мтквари". Ухватив ее губами, пощелкал зажигалкой. Жаркий ветер сбивал пламя. Нет, занялось.
- От чего мы действительно можем кровью истечь, - сказал я, - так это от порывистости.
- Это как?
- Я и сам толком не понимаю. Навалиться всем миром, достичь быстренько и почить на лаврах. Только у нас могла возникнуть поговорка "Сделай дело - гуляй смело". Ведь дело, если это действительно дело, занятие, а не кратковременный подвиг, сделать невозможно, оно длится и длится. Так нет же!
Ираклий с сомнением покачал головой.
- Нет-нет. Даже язык это фиксирует. Возьми их "миллионер" и наше "миллионщик". Миллионер - это, судя по окончанию, тот, кто делает миллионы, тот, кто делает что-то с миллионами. А миллионщик - это тот, у кого миллионы есть, и все. В центре внимания - не деятельность, а достигнутое неподвижное наличие.