- Его крики вы как-то фиксировали?
- Все на диктофоне. И еще там - фраза, которая, без сомнения, пополнит и украсит ваш список странных фраз, произнесенных Кисленко за последние сутки. Заснул он мгновенно, но поначалу спал беспокойно, метался, и словно бы боролся с кем-то. И вдруг внятно рявкнул: "Да что ж ты женщину-то!.. Омон хуев, кого защищаешь? Они, Иуды, Россию продают, а вы тут с дубинами!" Потом беззвучно еще что-то пробормотал - я пытался читать по губам, но смысла не уловил - и вдруг тихонько так, беспомощно: "флаг, флаг выше... пусть видят наш, красный..." И уже потом - все.
У меня даже зубы скрипнули. "Тихонько", "беспомощно" - что же происходит? Бедный, бедный человек!
Как это сказал Ираклий? "Найди их и убей." Вот, нашел.
- Омон, - медленно повторил я незнакомое слово.
- Что значит это слово, я не знаю, - сразу сказал Круус. Черт боднул меня в бок.
- А что значит следующее за ним, знаете?
Круус с достоинством поджал губы.
- Пф! Али я не россиянин? - спросил он со старательным волжским поокиванием.
- Ну, хорошо, хорошо. Вольдемар Ольгердович, извините. Вы уверены, что правильно расслышали?
- Кисленко отчетливо окает, сильнее, чем я сейчас изобразил. Сомнений быть не может. Два "о" и ударение на последнем слоге.
- Может, что-то блатное? Надо будет проконсультироваться у кримфольклористов... Хотя откуда технику Кисленко знать?..
- Возможно, имя? - предположил, в свою очередь, Круус. - Это было бы очень удачно. Хотя... - как и я, оборвал он себя, - тогда почему дальше идет множественное число: "с дубинами"?
- Как вы насчет перекурить, Вальдемар Ольгердович? - спросил я.
- Охотно. Мне это помещение уже несколько... - он не подобрал слова, и даже не стал напрягаться, чтобы закончить фразу - и так все было понятно.
- Я тут посижу, - подал голос Болсохоев. В комнате умещалось семь коек, и все они были свободны - за исключением той, на которой страдал в своем непонятном забытьи Кисленко. Полковник, сцепив пальцы и сгорбившись, сидел на соседней сиротливо и грустно. - Вдруг он еще что-нибудь скажет.
Мы вышли в коридор. Прошли мимо виновато глядевших медиков - один тут же нырнул в дверь за нашими спинами, Круусу на смену; прошли мимо заплаканной жены Кисленко, когда-то видимо, красивой, но уже сильно расплывшейся таджички - Круус, собрав губы трубочкой, чуть покачал головой отрицательно в ответ на ее отчаянный взгляд.
Наркопункт был упрятан в глубине небольшого, но плотного и пышного скверика, и рыжий свет уличных фонарей сюда не долетал. Мы отошли за угол, чтобы не била в глаза резкая лампа над входом, и уселись на скамейку во мраке, под громадными звездами, лезущими с бархатного неба сквозь просветы в узорных линиях чинар.